— Господи, Поль, я так счастлива, что готова плакать. Нет: я так счастлива, что готова танцевать! — Она отрывается от зеркала, и по блеску в ее глазах я понимаю, что у нее созрела какая-то потрясающая, с ее точки зрения, идея. — Я сегодня устраиваю бал.
Я не двигаюсь с места. Продолжаю сидеть в том же кресле. Здесь, в дальнем конце ее будуара, я провожу каждое утро, слушая о планах Полины на день, тем временем как Обри укладывается у меня на коленях и засыпает.
— И вы считаете, это удачная идея?
Но когда на нее нападает такое настроение, ее уже не урезонишь.
— Почему нет? Он мой брат. Он должен знать, как сильно я его люблю.
— Потому что есть много таких, кто любит и императрицу тоже. А теперь она все потеряла. Этот дворец, мужа, имперскую корону…
— Чего ей и иметь-то не полагалось, если уж на то пошло!
Она отворачивается к зеркалу и яростно расчесывает волосы. Если она не избавится от привычки драть себе волосы щеткой всякий раз, как приходит в бешенство, то к сорока годам облысеет.
— Вот что, Поль, я даю бал, и даже тебе меня не отговорить!
— Ваша преданность брату мне известна, — говорю я. Но не добавляю, что в этой преданности есть что-то нездоровое. Она жаждет его внимания. Во всей Франции не сыщешь другую пару брата с сестрой с такими необузданными амбициями. И они друг друга стимулируют.
— А как же императрица? — спрашиваю я. — Что будет с ней?
Полина подходит к комоду и изучает свои шелковые халаты.
— Он ее сошлет, — предполагает она, выбирая красный халат. — И тогда она поймет, каково это — потерять желанного мужчину!
У нее нет необходимости привлекать мое внимание, но она сбрасывает сорочку на пол. При том обилии проституток, что привлекают клиентов на бульваре дю Тампль, я никогда не видел ни одного женского тела, кроме ее. И она начисто лишена стыдливости. После свадьбы со своим богатым итальянским князем Полина подарила ему статую работы Антонио Канова, для которой позировала в обнаженном виде в образе Венеры. Увидев такое, император пришел в бешенство и запретил впредь всякие изваяния. Тогда для дворца Нейи, своей частной парижской резиденции, она заказала обеденные чаши в форме собственных грудей. Я видел, как ее брат ел из такой чаши орехи. «С чего бы мне их прятать? — сказала она мне тогда, довольная своей шуткой. — В Древнем Египте женщины с гордостью демонстрировали свою грудь».
Завязав халат, Полина проходит через спальню в гостиную.
— Ты идешь? У меня есть для тебя история про Жозефину.
Я следую за ней в свой самый любимый зал во всем Тюильри. Двери на балкон распахнуты, и свет с улицы заливает покрытые золотом стены, расписанные картинами из храмовой жизни Египта. На этих картинах женщины в облегающих белых одеяниях воздевают руки к солнцу, а странные боги с головами шакалов и буйволов держат символы власти: посохи, цепы, золотой ключ жизни — словом, все атрибуты власть предержащих.