— Прекратите! — кричу я из кареты. — Пожалуйста, прекратите!
На шум бежит несколько человек.
— Ваше величество! — кричит кто-то, а парнишка соскакивает с козел и кидается наутек.
— Чтоб я тебя больше не видел! — кричит Наполеон ему вслед. — Ты понял?!
Он отбрасывает хлыст и спускается с воинственным выражением на лице. Несмотря на плохую погоду, наш экипаж обступила полукругом группа шокированных придворных. Сейчас все расступаются, поскольку император окликает:
— Герцогиня де Монтебелло! — Немолодая дама почтительно приседает. — По-моему, я на той неделе уже видел вас в этом безвкусном платье. Надеюсь, по приезде в Сен-Кантен вы собираетесь переодеться во что-то поприличнее?
Она опускает глаза.
— Да, ваше величество.
— А где герцог де Бассано?
Придворные озираются, потом откуда-то из глубины разрастающейся толпы доносится голос, и люди расступаются, пропуская вперед герцога. Это высокий широкоплечий мужчина с обветренным лицом солдата. На нем зеленая с золотом кокарда с гербом Бонапартов, к шляпе привязана лента.
— Поменяйтесь местами с Меневалем! — велит Наполеон. — До прибытия в Сен-Кантен нам надо обсудить кое-какие планы.
— Мы не остановимся поесть? — отважно спрашивает герцог. — У меня в экипаже все умирают с голоду.
В воздухе повисает замешательство — никто не знает, как отреагирует Наполеон. Затем император пожимает плечами.
— Сделаем остановку в следующем городе.
Придворные расходятся по своим каретам, а я пытаюсь отыскать глазами молодого человека, который правил нашим экипажем, но его и след простыл. Ему уже нашли замену, и новый возница спешит к нам. Меня предупреждали о вспыльчивом нраве Наполеона, и все равно я ошеломлена увиденным. Мы занимаем свои места, экипаж трогает с места, и Наполеон открывает окно, впуская внутрь ледяной ветер и дождь. Никто не говорит ни слова.
Вечером, когда кареты с грохотом проезжают по улицам Сен-Кантена, Наполеон начинает насвистывать веселый мотивчик.
— Приехали! — объявляет он, когда наш длинный кортеж въезжает в ворота аристократического дома.
Мы выходим из экипажей, а он запевает: «Мальбрук в поход собрался…»
— Ужин в семь! — объявляет он затем таким тоном, будто его весь день не покидало прекрасное настроение.
Приподнятое настроение сохраняется у него и тогда, когда мы размещаемся в наших покоях.
— О, шахматная доска! — восклицает Наполеон, входя в мою спальню, но я обращаю внимание, что сыграть он не предлагает. Его губы растягиваются в медленной, многозначительной улыбке. — Разденься.