Я отворачиваюсь к карете, и де Канувиль спрашивает:
— Кем ты себя возомнил, мулат?
Я сжимаю кулаки.
— Зачем она только забрала тебя из Сан-Доминго? — шипит красавчик. Его усы блестят от пота, на жаре он раскраснелся еще больше. Он ждет от меня ответа, и чем дольше я молчу, тем сильнее он краснеет.
— Меня, капитан, никто ниоткуда не забирал.
— Думаешь, я не знаю, кто ты есть? Папаша был француз, охочий покувыркаться с африканскими шлюхами, а ты…
Не дожидаясь, когда он выхватит пистолет, я заламываю ему руки за спину и нагибаю физиономией к карете.
— Я камергер ее светлости, не более того. Но если со мной что-то случится — какой-нибудь несчастный случай, неудачное падение с лошади или шальная пуля на дороге — могу обещать вам одно: княгиня не успокоится, пока не найдет, кто это сделал, и пощады ему не будет, даже если это окажетесь вы. Хотите рискнуть, — я делаю шаг назад, — извольте!
Де Канувиль сразу тянется к пистолету. Женщины во дворе ахают, и я вижу, как старший конюх поспешно скрывается в доме. Де Канувиль озирается, сначала на слуг, чьи лица искажены ужасом, затем на Полину, которая появляется на тенистом крыльце виллы. Он опускает пистолет, но его трясет.
— Я хочу, чтобы ты выметался из Франции!
— Я много чего хочу, капитан, но не все можно получить.
— Что у вас тут происходит? — кричит Полина и бегом бросается к нам. — Это что еще такое?! — Она смотрит на нас обоих, и я понимаю, что впервые вижу на ее лице такой животный страх.
— Так… Маленькое недоразумение. — Де Канувиль убирает пистолет в кобуру. — Мне показалось, он вздумал кое-что украсть.
— Поль? — Она складывает руки на груди и смотрит на меня. — С тобой все в порядке?
— В полном порядке, ваша светлость.
— Это было невинное недоразумение, — опять говорит де Канувиль, и видно, что он смущен. — Любой может ошибиться, правда же? — Он озирается по сторонам, но лица слуг бесстрастны. Полина присматривается к нам обоим.
— Поль, идем в дом, мне надо с тобой поговорить.
Проходя мимо де Канувиля, я не удостаиваю его даже взглядом. Пусть себе гадает, что это будет за разговор.
Через украшенные росписью залы я прохожу за Полиной в ее спальню. Наверное, во всем Экс-ла-Шапеле не найти более роскошных апартаментов, с мягкими персидскими коврами и огромной кроватью с балдахином. Полина усаживается на диван, я остаюсь стоять перед ней. Я молчу, а она закрывает лицо дрожащими руками.
— Ваша светлость…
— Не пытайся меня утешить! Ты знаешь, как я болела эти три месяца.
Это правда. Она сама сделала себя больной своим постоянным беспокойством и завистью.