— Боже мой, сударыня! — пылко воскликнул я, как только нашел возможность вставить слово, — я небогат и сочувствую вашему положению! Мать моя трудится и воспитывала меня на заработанные гроши. Однако теперь я сам уже на ногах и почел бы за счастье быть вам полезным.
— Вы доброе дитя! — произнесла графиня, взяв меня за руки. — Пока нам ничего не нужно. Если при отъезде случится недохватка, я обращусь к вам. Счастье еще, что квартира у нас даровая! Хозяин ее мой старый знакомый, уехал путешествовать и предложил нам свое помещение. Незавидное, правда, а все-таки экономия.
Вошла Иза, закутанная по-зимнему для прогулки. Мать, в свою очередь, пошла одеваться.
Мы снова остались вдвоем с девушкой, личико которой показалось мне усталым, даже страдальческим. Она села против окна и уныло смотрела на холодный, неприветливый день.
Сходство ее с Минати поразило меня еще больше, и сердце мое дрогнуло при мысли, что она может умереть такою же смертью, как мой школьный товарищ.
— Что вы на меня так смотрите? — спросила она.
— Вам нездоровится, и мне вас жалко!
— Голова кружится! Плохо спала.
— Зачем вы ездите на вечера? Это вас утомляет!
— Мама так хочет. И она права: надо.
— Почему же надо?
— Так!
— Кроме того, — продолжал я, — вы очень напоминаете мне одного товарища…
— Мальчика?
— Да, но он был хорошенький, как девочка.
— Как его звали?
— Андрэ Минати.
— Вот странно! Вы его знали?
— Да, мы вместе учились у г-на Фремин… Там он и умер.
— Мама! — крикнула Иза.
— Что тебе? — отозвалась графиня из другой комнаты.
Девушка начала что-то быстро сообщать матери по-польски, уголком глаза следя за мной. Напрасная предосторожность: я не понимал ни одного слова.
Мать ответила односложным словом, означавшим, по моему мнению, «нет».
— Итак, — обратилась ко мне Иза, точно переговоры с матерью не имели никакого отношения к нашим словам, — я очень рада, что напоминаю вам школьного товарища. Дольше будете обо мне помнить.
Появилась графиня.
— Пойдем скорее. Прогулка будет тебе полезна. Вы видели ее руки?
— Да.
— Посмотрите-ка хорошенько!
Она заставила меня полюбоваться красивыми руками Изы, затем горячо расцеловала их, говоря:
— Ты красавица!
Девушке, видимо, приятны были похвалы; румянец вспыхнул на ее щеках, она радостно улыбнулась. Усталости как не бывало.
Мы вышли вместе.
— Держись за перила, — предостерегала мать, — не поскользнись!
Я проводил дам до Елисейских полей, и все встречавшиеся мужчины обращали внимание на красоту Изы, оборачивались назад, а некоторые даже останавливались, точно окаменев от восторга, так что мы принуждены были обходить их, чтобы продолжать дорогу.