Иза, разумеется, понимала, что производит впечатление, и это ей, очевидно, нравилось.
Решено было, что Иза придет позировать ко мне в мастерскую на следующий день.
Простившись с ними, я отправился к матери и рассказал ей о моем новом знакомстве.
Девушке четырнадцать лет, и через неделю она уедет; матери моей и в голову не пришло, что с этой стороны грозит опасность. Да я и сам далек был от этой мысли, поэтому и рассказал ей все мои впечатления и недоумения.
Костюм пажа, грязная квартира, бедность, кокетство, невинность, мечты о каком-то троне, ломбард — я положительно терялся в этой путанице. Как понять такие дикие противоположности: нищета и балы, даровая квартира старого приятеля и надежда породниться с сиятельными лицами, ломбард и костюм пажа, вязанье кошельков, чтобы прокормиться, и спанье в перчатках?.. Я решительно недоумевал, так как не вращался в обществе, где подобные противоречия уживаются.
Моя мать также не умела объяснить мне этих несообразностей, а только, качая головой, говорила:
— У этой барыни, кажется, совсем нет здравого смысла! Бедная девочка! Что она готовит дочери, которая, по твоим словам, мила и красива!
Г-н Риц, которому я также рассказал о моем визите к графине и о вынесенном впечатлении, сказал мне следующее:
— Жизнь объяснит вам эти странности. Слепите хорошенький бюст с этой девицы, даже статую во весь рост, если мать предложит — чему я не удивлюсь, но забудьте думать о них. Право, не стоит.
На следующий день явились ко мне графиня с Изой, и я начал бюст, который под названием «Пробуждение» положил фундамент моей известности. В три дня я его окончил и снял слепки с рук и ног моей прелестной модели. «Бабушка», как фамильярно звала Иза свою мать, приходила в такой экстаз от красоты дочери, что, изъяви я желание вылепить ее всю с натуры, она бы позволила, как и предвидел мой старый учитель!
Пребывание их в Париже продолжалось, и у них вошло в привычку посещать меня ежедневно.
Иза чувствовала себя в моей мастерской как дома, смеялась, играла, работала, пела, спала; кончилось тем, что она вошла в сущность моей работы, жизни, моих мыслей. Даже постоянное присутствие матери не тяготило меня. Ее нескончаемая, непрерывная болтовня убаюкивала меня, как мотив восточной мелодии, к которой ухо привыкает. Мне было хорошо с ними, и я однажды сказал:
— Хотелось бы мне таким образом всю жизнь прожить!
— И мне также! — подхватила Иза. — Мама, не остаться ли нам в Париже?
— Ты знаешь, что это невозможно! Что из тебя будет?
— Я вырасту и выйду замуж за г-на Клемансо. Ведь вы возьмете меня?