— Товарищ майор, наводчик Елисеев просит разрешения обратиться!
Кузнецов поднял глаза, увидел длинного, жилистого пограничника, торопливо одергивавшего гимнастерку, и показал ложкой на траву возле себя. Тот сел почтительно прямо и деликатно отвернулся, чтобы не мешать командиру полка обедать.
— Я вас слушаю, товарищ Елисей, — улыбнулся Кузнецов, отставив котелок.
— Елисеев, извиняюсь.
— Был на Руси такой королевич — Елисей, сказочный герой.
— А я — Елисеев.
— Тоже неплохо. А геройство не уйдет, верно?
У него было хорошее настроение. Потому что долгий и опасный переход был завершен без больших потерь, за что он удостоился благодарности от командира дивизии. Делегат связи, который привез эту благодарность, доставил и приказ: следующей ночью скрытно занять оборону на высотах в девяти километрах юго-западнее места дневки, сменить вконец измотанные подразделения, отступавшие из-под Витебска. После обеда Кузнецов собирался вместе с командирами батальона выехать на те высоты, ознакомиться с обстановкой, провести рекогносцировку местности. Главные трудности были позади, а впереди — полная ясность: подготовка к наступлению, сокрушающий удар по зарвавшемуся врагу и преследование, преследование. Сомнения не мучили его. Не для того идут к фронту свежие полки, чтобы стоять в обороне. Все эти дни Кузнецова не покидала уверенность, что наши сумеют быстро оправиться от вероломного нападения, подтянуть резервы, опрокинуть противника и гнать. Временами приходило, правда, и смутное беспокойство: там, у западных границ, тоже были немалые армии, почему же им не удалось остановить врага? Но он гнал от себя эти мысли, памятуя, что сомнения для командира — гибельная роскошь.
— Товарищ майор, правду говорят, будто немцы Москву бомбили? — спросил Елисеев.
— Пытались. Прошлой ночью.
Он представил этот воздушный бой над Москвой, вывороченный асфальт на Смоленском бульваре, опрокинутые трамваи, провалы окон без рам, вырванных взрывом, и его благодушное настроение вмиг улетучилось, как дым папиросы от порыва ветра.
— Пытались, — повторил он. — Двадцать два самолета сбили и отогнали.
— Слава богу.
— Что?
— Слава богу, говорю.
— Не богу, а летчикам да зенитчикам. Наши победы от нас самих зависят, от вас лично.
— Вот и я ему говорю.
— Кому?
— Помощнику своему. Станину таскать горазд, а стреляет плохо. Я ему говорю: если меня ранят, к примеру, ведь все от него будет зависеть, потому что второму номеру заменять наводчика, больше некому.
— Правильно говорите, товарищ Елисеев.
Кузнецов встал, отряхнул и надел фуражку.