Да, немало ходило слухов, в том числе и заставляющих сомневаться в их правдивости. И вот наконец-то выпал случай испытать на себе. А одну бутылочку непременно следует сохранить до мирных времён, дабы удивить женщин своей выдающейся… хм. Ведь неутомимость проявляется не только в способности пройти без остановки триста вёрст, не так ли?
– Не спи, Михась, загружай телегу, – недовольный голос Барабаша вывел лётчика из мечтательного настроения. – Пошевеливайся, кошкокрот беременный.
– Да загружаю я, загружаю… Много брать-то будем?
– Сколько совесть позволит.
– Это хорошо, значит, всё заберём.
Еремея Баргузина, помогающего старшему сотнику таскать ящики с новенькими огнеплюйками, тревожили странные воспоминания. Скорее даже не воспоминания, а лёгкая их тень, потому что, как ни напрягай мозги, чёткой картинки не вырисовывается. Так… смутные и отрывочные видения. Будто бы уже случалось такое – ночь, склад, полки с оружием. Профессор даже за угол заглянул – показалось, что оттуда торчат стоптанные сапоги валяющегося с перерезанным горлом глорхийца. Нет, действительно померещилось. Без памяти плохо.
И ещё постоянный чужой голос в голове. Ругает последними словами, интересуется здоровьем, требует сообщить о своём местонахождении, приглашает в гости. Вот с ним бороться просто – представляешь густой овсяный кисель (знать бы ещё, что это такое) и скидываешь в него постороннее вмешательство. Забавно наблюдать, как чужак там барахтается, не в силах выплыть и не в состоянии утонуть.
«Дада шени, Ерёма! Ты где, сволочь?»
«Я тебя не знаю».
«Зато я знаю, этого достаточно».
«Уйди из головы».
«Удавлю».
«Прочь отсюда!»
Кто он, этот голос? Сам Баргузин вспомнить не мог, а Матвей на осторожные расспросы только пожимал плечами и в случае особой настойчивости крутил пальцем у виска. Да, без памяти плохо.
– Время, ребята, время! – подгонял подчинённых старший сотник. – Смена часовых через сорок минут[2], а нам ещё нужно смыться как можно дальше.
– Успеем, командир! – запыхавшийся Михась с натугой взворотил на телегу мешок и на вопросительный взгляд пояснил: – Я там оставил немного, так что всё честно!
– Быстрее! – Медведик посматривал на начинающее светлеть небо. – Уходим!
Утро следующего дня принесло новые заботы.
– Ну, нет свободных мест на самоходы, нет! – комендант станции стукнул кулаком по столу и болезненно поморщился, дёрнув левым плечом. Осторожно погладил заправленный за ремень пустой рукав. – Не рожу же я тебе лишние платформы?
Он в звании всего лишь десятника, но обращается к Медведику как к равному, порой переходя на повышенные тона. Ругаться, правда, ещё не ругается, но к тому всё идёт.