«Ты прав, генацвале. Это праздник, который всегда с тобой, – голос, раздавшийся в голове, не стал неожиданностью. – И здравствуйте, товарищ Баргузин».
«Здравствуй, Владыка».
«Догадался».
«Да уж не глупей тебя, – профессор не удержался от шпильки в адрес невидимого собеседника. – Ты, собственно, и не скрывался, только имени не называл».
«Не называл. Его у меня нет».
«А что есть?»
«Есть страна, за которую не жалко сдохнуть».
«Что же, колдуны скоро предоставят такую возможность».
«Уже».
«В смысле?..»
«Уже предоставили. Можешь не верить, но мы в очередной раз в глубокой заднице».
«Верю. Я – это ты».
«Почти».
«Мы тут пленника взяли».
«Зачем он мне? Информация давно устарела».
«Ну, извини, раньше не получилось».
«Я тебя не виню, товарищ старший воевода».
«Вчера ещё обычным сотником был».
«Ошибаешься, приказ подписан неделю назад. Поздравления нужны?»
«Обойдусь без них».
«Как знаешь, – судя по интонации, собеседник улыбнулся. – Но при личной встрече с тебя причитается».
«Она будет, эта личная встреча?»
«Обязательно. И чем скорее, тем лучше».
«Намекаешь?.».
«Прямым текстом говорю – пора приниматься за работу».
«А сейчас?»
«Я имею в виду настоящую работу, а не подвиги».
«Хм…»
«Не хмыкай! И поторапливайся, дада шени…»
Через несколько лет в учебниках по истории Родении этот прорыв назовут «Рейдом воеводы Баргузина» и будут рассказывать школьникам о беспримерном подвиге горстки бойцов, прошедших от Калейского хребта до реки Ворсмы сквозь занятые противником территории. Перечислят имена выживших – их всего четыре. Нарисуют карту, где нанесён путь немногочисленного отряда…
И забудут упомянуть два полка, прорвавшие линию фронта в месте выхода и трое суток удерживавшие коридор, прежде чем лечь почти в полном составе. Зачем говорить детям об этом? Зачем омрачать счастливое детство? Узнают сами. Потом. Когда вырастут.
Лишь те, кто уцелел тогда, ничего не забудут. И раз в год будут собираться, чтобы положить цветы на гранитные плиты. Плиты с выбитыми на них именами. Одна тысяча семьсот двадцать четыре не упомянутых в учебниках имени.
И таких плит по всей стране – сотни.
Человек с укрытым капюшоном лицом опять сидел у камина. Новая привычка? Может быть… Но лёгкое, едва слышное потрескивание поленьев успокаивает, а запах сгорающей сайберианской сосны настраивает на философский лад. В прошлой жизни, а Владыка постоянно ловил себя на мысли, что именно та, оборвавшаяся холодным мартовским утром, и была самой настоящей из всех прожитых, у камина сидеть не доводилось. Там вообще многого не было. А жаль.
Зато сейчас есть человек, с которым можно поговорить честно и откровенно, как с самим собой. Пусть пока только мысленно. Не нужно лукавить, не нужны недомолвки, умолчания, иносказания – его не обмануть. Себя не обмануть. Но кто тот человек, звавшийся когда-то Эрлихом Белоглазым и возродившийся через много веков профессором Еремеем Баргузином? Кто он?