– А у нас? – перебил профессора любопытный Михась.
– У нас? – переспросил Еремей. – А сам не знаешь?
– Триада, – неуверенно пробормотал лётчик. – Но ведь мы ей не поклоняемся!
– Правильно, юноша. Не поклоняемся, но уважаем. Ум, честь и совесть – это то, что должно быть у каждого человека, и, согласись, было бы глупо возносить молитвы самому себе. Во-первых, нескромно, а во-вторых, несколько неприлично.
– Кот Воркот ещё!
Еремей с досадой дёрнул щекой и заметил вполголоса:
– Встречу суку, убью.
– Что?
– Ничего, тебе показалось.
– Наверное… Тогда кто же создал мир? – Михась с самого раннего утра требовал от Баргузина ответа на прямо поставленный вопрос и отставать не собирался.
– Учёные ещё не пришли к единому мнению.
– А Владыка?
– Что Владыка?
– У него мнение есть?
– Не только мнение, но и знание. Вот только, боюсь, тебе оно не понравится.
– Почему?
– Не дорос ты до настоящего знания, Миха.
Кочик на несколько мгновений замолчал, делая выбор между обидой и любопытством, но второе чувство оказалось сильнее.
– А кто дорос?
– Когда-нибудь узнаешь… если не побоишься утратить имя.
Старший десятник Барабаш, до того момента пропускавший мимо ушей высокоучёную белиберду, изрекаемую товарищами, вдруг решил вмешаться в разговор:
– Нет, что ни говорите, а создание Родении никак не обошлось без вмешательства высших сил.
Профессор остановился и с удивлением посмотрел на Матвея, ранее не увлекавшегося высокими материями:
– И что тебя наводит на подобные мысли?
Барабаш пожал плечами:
– Да вот всё это вокруг.
– В каком смысле?
– В прямом. Сам посмотри, неужели такая красота получилась сама собой?
Еремей покрутил головой, но ничего необычного не увидел. Да, степь, да, зелёная… она зимой всегда такая. Ведь не Пиктия же, где сейчас поди всё снегом замело по самые крыши, и не выжженная солнцем хаканатская пустыня. Летом, конечно, трава пожелтеет от зноя, да и то не вся – по берегам многочисленных ручейков и речек всё равно останется свежей и сочной. Эка невидаль.
– Где красота?
– Везде, дурень! – Матвей рассердился на непонятливого профессора. – Да куда уж вам, городским жителям… Останься жив Свистопляс, он бы оценил.
– И я ценю, – Баргузин, не желая спорить с другом, поспешил согласиться. – Действительно хорошо, ветерок приятный обдувает, цикады стрекочут, птички в небе парят, жареным на углях кябабом пахнет…
– Чем пахнет? – Барабаш потянул носом. – Ага, точно кябаб.
– И это не птички! – Михась рванул с плеча огнеплюйку. – Это на нас драконы пикируют!
Корнет Эддвертил Артуриус Викокс, ставший тринадцатым по счёту контом из славного рода Брависсиев после страшной и нелепой гибели не имеющего иных наследников дяди, пылал жаждой мести. Можно даже сказать, что он одержим идеей найти и убить колдуна, почти полностью уничтожившего Гэльский полк.