– Чего ждать-то?
– Кагулово отродье, – Барабаш плюнул за пределы обозначенного сухой травой круга и, когда плевок испарился в полёте, удовлетворённо кивнул. – То-то и оно, ждать нужно.
– Долго?
– С утра попробуем, может, и сумеем пройти. Да, и посмотри тут… вдруг какой дракон не до конца сгорел.
– Или пиктиец.
– Прикажу, будешь и пиктийцев жрать, рядовой!
– Э-э-э…
– Шучу. Иди.
– Я быстро.
– Понятное дело, но если сгоришь к кагульей матери, то лучше не возвращайся.
Ночь, колышущаяся перед глазами. Ночь как море – со множеством оттенков и скрытой мощью, готовой взорваться безумством урагана. Но пока спокойная ночь. В ней светится бесчисленная россыпь звёзд, то крохотных, то крупных, но холодно-колючих независимо от размера. И такой же холод поднимается по телу от потерявших чувствительность ног к переставшему стучать сердцу. Оно остановилось и задумалось… стоит ли работать дальше… и зачем ему всё это? Для чего трудиться, проталкивая кровь по изорванным непомерной натугой сосудам… есть ли вообще в этом смысл?
В тишину и покой ночи вкрадывается шёпот, улавливаемый не слухом – краем умиротворённого и предвкушающего заслуженный отдых сознания:
– Ты что творишь, Ерёма? Не моги сдохнуть… слышишь, не моги.
Сильные толчки раздражают и мешают сосредоточиться. Сосредоточиться на чём? Всё лишнее – холодное спокойствие самодостаточно и не терпит иного. Кто шепчет? Зачем? Кому взбрело в голову прогонять уютную и ласковую ночь? Она манит… манит… Все прочь!
– Отбиваешься, гад? – шёпот перешёл в оглушающий рёв прямо в ухо. Чьё ухо? У ночи нет ушей. – Не моги сдохнуть, сволочь!
Знакомый хриплый голос. Грубый. Где-то раньше слышал? Нет, не вспомнить. Да и не нужно вспоминать, так проще и легче. Отстань.
– Как он там, товарищ старший десятник?
Опять смутно знакомые интонации. Но это уже другой. Что им нужно? И не трогайте, вы можете спугнуть ночь.
– Стучит сердце, Миха, точно стучит! Пасть ему раскрой!
Бульканье. Горечь во рту. Обжигающая и странная в этом холоде горечь.
– Проглотил?
– Да куда он к кагулам денется?
Зачем погасили звёзды? Как к ним лететь, если не видно? Верните ночь… И почему вдруг так больно?
Седой человек рывком сел, отбросив склонившегося над ним бородача с дымящейся кружкой в руке, и открыл блеснувшие серебром глаза:
– Ты кто?
– Живой! Ерёма, зараза, больше так не пугай!
– Ты кто? – повторил седой.
– Я?
– Да, и кто я, тоже скажи.
Упорядоченная суета военного лагеря никогда не мешала сотнику Елизару Мартину думать и уж тем более никогда не надоедала. Мартин – это фамилия такая, а не собственное имя, если кто не знает. Впрочем, вряд ли в Родении кто-нибудь не слышал про неё, так как Елизар происходил из достаточно древнего и известного славными делами рода. В иных государствах дюки с беками не могли похвастаться столь выдающимися предками. Да, они не могли, а сотник просто не хвастался – родословная должна начинаться сверху, а не снизу. То есть чем лучше потомки, тем выше слава их пращуров. И наоборот, разумеется… один подонок в состоянии испортить репутацию не только родителей, но и бросить тень на прадедов.