Старший лейтенант вышел на тропу так, что оказался за спиной у двух первых бандитов. Третьему было вообще не до контроля тропы. Следовало бы стрелять сразу, но внимание Раскатова было отвлечено звуками активной перестрелки где-то в стороне, по ту стороны скалы. Трое его бойцов пошли туда и, похоже, встретились с другими бандитами. А потом туда, за скалу, одна за другой, после недолго провисевшей в воздухе заунывной песни, легли две мины. И звуки стрельбы стихли. Если минометы к тропе пристрелялись, то минометный обстрел очень опасен. Возможно, следует идти солдатам на выручку. Эта мысль заставила Раскатова без раздумий прицелиться и дважды нажать на спусковой крючок. Хотя пара бандитов была без бронежилетов, старший лейтенант все равно стрелял в голову. Пули, выпущенные с такой короткой дистанции, сбили их с тропы. Старший лейтенант посмотрел сквозь прицел автомата на избиваемого, успел отметить, что у этого руки нетатуированные и потому его можно было отнести к людям эмира Хамида, когда внимание снова отвлек вой летящей мины. Но вой был коротким. Предугадать, куда мина летит, невозможно, как невозможно и среагировать на этот полет. Разорвалась она где-то за спиной старшего лейтенанта прямо рядом с тропой, среди елей, чудом не задев тесно стоящие стволы. И Раскатова с тропы сбросило точно так же, как перед этим его пули сбросили с нее двух бандитов. Он был еще в сознании, когда то ли увидел, то ли ощутил, что на него падает что-то тяжелое и округлое. Последняя мысль была о том, что это округлое очень жесткое…
* * *
Сознание вернулось, как показалось, вместе с возвращением дыхания. Но возможность дышать почему-то пульсировала. То получалось сделать вдох, то не получалось. Это было странно и непривычно. И потому казалось совершенно непонятным. Хотелось даже открыть рот, как рыбе, вытащенной из воды.
Попытка открыть глаза сразу тоже не удалась, каждое поднятие век было чревато яркой вспышкой, бьющей по глазам. Боль при этом проникала глубоко в голову и била по мозгу, словно разряд электрического тока. Раскатов пробовал трижды, и трижды у него не получалось ничего увидеть. Он это уже ясно осознавал, уже контролировал свое состояние, хотя и не сумел еще осознать свое место в пространстве. Но вместе с возвращением сознания вернулась и способность слышать. И, возможно, из-за невозможности смотреть слух обострился и стал острым, каким не был никогда. И этот острый слух тоже с болью, как глаза восприняли свет, воспринял звуки автоматных очередей. Казалось, что стреляли по нему. Прицельно по ушам. Так это было неприятно. А потом послышалась длинная, как показалась, радостная и торжествующая тирада, произнесенная на незнакомом языке. А еще через несколько секунд снова стало возможно дышать. Но ненадолго. Грудь опять сдавило, и воздуха явно не хватало, чтобы сделать несколько полноценных вдохов и выдохов. Новая попытка открыть глаза тоже не увенчалась успехом. Веки реагировали не на приказы человеческой воли, а на боль, идущую в голову извне, и потому не желали открываться.