Задумчиво оглядела натюрморт и пробормотала для Арсения:
«Вообще-то, мой дарлинг в живых их бы не оставил…»
«Мужики не виноваты, что твои коллеги их тела заняли!»
«Я и сама понимаю, что не виноваты, — проворчала диверсантка. — Да и Кристофер должен сообщить начальству, что встретился с Платоном. Так что, повезло, Журбин, воякам. Расправиться с зомби, но почему-то оставить в живых агента — подозрительно получится: Платон никогда не отличался сентиментальностью к старым приятелям. Будем оставлять в мозгах „записки“… Покажем, что Извеков п о к а намерен обходиться малой кровью».
Диверсантка оставила в головах людей угрожающие сообщения для департамента. И только после этого, вздохнув: «Эх, Сенька, знал бы ты как тяжко болтаться в мозгах аутиста!» — переместилась в Тамару. Отправила Журбина на улицу с охраной разбираться, сама обыскала, замерших в ступоре спецназовцев, и лишила их средств связи.
С кучей мобильных телефонов и одной рацией, вышла на крыльцо и заперла дом, сломав в замочной скважине ключ.
Потом подумала немного. Поглядела на окна в толстенных решетках. И подогнала к самому дому груженый кирпичом КАМАЗ: вывалила готовую продукцию на крыльцо, наглухо засыпав дверь.
Грузовик с опустошенным кузовом Тамара-Миранда подогнала к бараку с нелегалами.
Открыла настежь дверь, поморщилась от запаха, волной ударившего из темноты:
— Выходим, уважаемые, — проговорила по-таджикски. — Получаем зарплату и паспорта. Потом садимся в кузов и едем по домам.
Из барака, опасливо поглядывая на непонятную девушку, медленно выходили люди. Изможденные и грязные, побитые, затравленные, они не могли поверить в чудо — их освобождают!
— Паренька своего захватите, — сказала Тамара-Миранда пожилому таджику чем-то похожему на школьного учителя. — В грузовике аптечка есть, обработаете его раны.
Журбин глядел на застывшую шеренгу вертухаев.
Желание убивать пропало. Безразличные ко всему на свете, покорные его власти люди не вызывали прежнего гнева. Арсений прошелся по их головам как ластик по промокашке: работая грубо, без малейшей бережности, стер врожденную жестокость, сломал агрессию, а если б захотел, то вообще — превратил охранников в толпу слюнявых идиотов! Перепахал их мозг до первородного состояния!
Но удержался. Пусть вначале долги вернут.
Журбин заставил шеренгу слушать:
— Сейчас вы все идете в город. Находите хоспис. И нанимаетесь на работу санитарами. Всю жизнь, пока есть силы, вы будете ухаживать за больными… Вы будете самыми нежными и трудолюбивыми медбратьями! Вы будете с ложечки кормить стариков и старушек, выносить за ними судна, мыть, обтирать, на руках относить на прогулки! А каждое воскресенье — в церковь. На исповедь.