— Далеко не всех.
— Что кому дано.
— А почему не дано нам?
— У нас тоже кое-что есть. Но если ты рискнешь всем, вложишь наши деньги в банк и свернешь со знакомой дороги, мне этого не выдержать!
— Выдержишь!
— Нет!
— Не желаешь?
— Не смогу. Это убьет меня. Иди, прошу тебя, останови ее, Джек!
— Не смогу!
— Почему?
— Она меня убедит.
— Не давай ей спорить. Просто выставь ее вон. Будь мужчиной. Не бойся ее! Не разбивай мне сердце, не губи себя. Ну!
— Что, ну?
— Не сиди, сложа руки, как в храме. Надо действовать, а то будет поздно. Что молчишь?
— Думаю.
— Делай, что я прошу.
— Не кричи.
— Ах, Джек…
— Хватит, хватит!
— Ты даже не представляешь себе, что она может наделать! — со страшными рыданиями женщина зарывает голову в готовые изделия, как будто хочет спрятаться там от надвигающихся событий. Плечи ее вздрагивают.
Это зрелище доконало его — убило зарождающееся сопротивление ее мольбам и сломило желание прорваться в новую жизнь: ему так хотелось изредка иметь день отдыха, посидеть с мужчинами в трактире и узнать вкус хорошего пива. Вид трагически рыдающей жены заставил его забыть об этом и вернуться в свое повседневное житие, неизменное и серое, как осеннее небо.
Он встал, подошел к жене, наклонился над ней и сказал опять с лаской в голосе:
— Не плачь, Клари!
— Ты сделаешь, как я прошу?
— Конечно, я сейчас.
— Что сейчас, милый?
— Я не дам ей соваться в наши дела.
— И…
— Выставлю ее за дверь!
— Точно?
— Вот увидишь.
— Я знала…
— Что ты знала?
— Что ты так поступишь.
— Почему?
— Ты умный.
— Но так считаешь только ты.
— Это немало.
А вот я так уже не думаю.
Испуганно взглянув на мужа, хозяйка покачала головой, но уверенности у нее не прибавилось: мысль, что на сей раз битва выиграна не до конца, заставила ее быстро подняться и потребовать действий:
— Давай, милый, иди наверх.
— Иду, — сказал он, но не двинулся с места.
— Иди, иди, — она легонько подтолкнула его к проему лестницы, что вела наверх из подвала.
Мужчина-хозяин сделал несколько неуверенных шагов и замер, услышав уверенные лёгкие шаги на лестнице. Оба, хозяин и хозяйка, узнали шаги Стэфани.
Как только она появилась в проеме дверей, мужчина, надо отдать ему должное, шагнул ей навстречу, пытаясь не пустить в комнату. Стэфани, даже не заметив его намерения, направилась к столу, чтобы присесть.
Повернувшись и двинувшись за ней к столу, он обратился к ней с уверенностью хозяина:
— Вот что, мадам, давайте договоримся…
— Договариваться уже не о чем — я обо всем договорилась. Том…
Стэфани посмотрела на женщину, которая зажав рот, чтобы не плакать в голос, как сомнамбула, двигалась к своему не то табуретику, не то лавочке, на которой было ее рабочее место. Слезы беспрестанно катились по ее щекам. Это зрелище не вызвало ни капельки сочувствия у Стэфани: ее натура в трудную минуту требовала действия, а не слез. Считается, что сила женщины — в слабости и слезах — к Стэфани это не относилось.