— Чего орешь, как Ленин на митинге? — поинтересовалась Гертруда, закончив свои упражнения.
— Мяса нет. Завтрака нет. Воры. Найду — поубиваю! — четко выговаривая слова, ответил я, взбешенный до предела, если и вовсе не вышедший за него. — Где теперь нам мясо брать?
— Фруктов пожуй. Полезней будет, — невозмутимо посоветовала Герда и, на ходу разоблачаясь, проследовала принимать водные процедуры.
— Сама жуй… рыба хладнокровная… — ругнулся я и направился к трупу ящера.
— Сам дурак… — донеслось мне в спину.
С туши при моем приближении взлетели несколько небольших птиц, по всем признакам подходящие под определение падальщиков или стервятников. На ящере роилась еще туча мух, крупнее земных раза в два, и здорово пахнуло запахом разложения.
— Сука, — только и смог сказать я и твердо решил скинуть падаль с обрыва, для чего пошел мобилизовывать эстонку.
Герда на этот раз изображала русалку, только коротко стриженую и слегка перекачанную.
— Вылазь. Ящерица, от которой я тебя вчера спас, завонялась. Поможешь мне, — хмуро заявил я, не ожидая в ответ ничего, кроме кучи ехидства и горы презрения.
— Маломощный какой-то мне попался спаситель. Посиди на бережку, обсохну и пойдем. А лучше пока сходи, нарви фруктов. Чего пялишься? Красивая? Низменные чувства бурлят?
— Надо очень, — соврал я. — Фрукты собирать твоя обязанность. Мясо добывать моя обязанность. Готовить, так и быть, тоже моя обязанность. Запомни на будущее, русалка эстонская.
— Медведь русский. На чем основываются твои дискриминационные заявления, хотелось бы знать? — спросила Герда, вылезла из воды и принялась принимать под утренним солнышком соблазнительные позы, под видом обсыхания от водички. Потом захохотала и обличительно ткнула пальцем. — Ага! Нравлюсь. Уже видно.
— А ты, интересно, не боишься, что я, неотесанный, грубый, дикий русский надругаюсь над твоей цивилизованной эстонской девичьей честью? А? Мы, русские, такие.
— Попробуй только. До конца жизни ни над кем надругаться не сможешь. Размечтался, — Герда позу не сменила, но немного насторожилась. — Это как раз и есть вопрос цивилизованности, воспринимать естественную наготу как сексуальный призыв. Дикарь. А в принципе, что с тебя возьмешь? Ладно. Давай позавтракаем и пойдем трупы ликвидировать. Фруктов я уже набрала и сушеное мясо почти все спасла. Пока ты дрых, на него какие-то хомяки покушались. На тебя понадеешься, голодной останешься. А жареное мясо они, я так поняла, сожрать успели.
— Ты чего сразу сказать не могла? Выдра. Дать бы тебе, — я не знал злиться или сразу попытаться поколотить паршивку. С учетом ее утренних упражнений, безопаснее, конечно, было злиться.