После того как десять лет подряд Бен наносил визиты на Арч-стрит, его потребность в них перестала быть столь настоятельной и стала воплощаться в снах. А затем в одном из вашингтонских отелей с ним случилось то, что положило конец его явной сексуальной жизни. Бен спустился в столовую позавтракать, потом вернулся к себе в номер, лег на неприбранную постель и принялся читать газету. Он задремал и вдруг проснулся, услышав, как горничная открывает ключом дверь. Когда дверь открылась, он увидел ее — красивую негритянку лет тридцати или чуть старше.
— Иди сюда, — сказал он.
— Сэр, я приду попоже.
— Иди сюда.
— Не могу. Мене уволят.
— Я дам тебе пять долларов.
— Нет, сэр. Десять долларов.
— Ладно, десять долларов. Запри дверь и иди в постель.
— Чего вы мене сделаете?
— Ты знаешь, что я тебе сделаю.
— Вы мене сделаете больно?
— Я не сделаю тебе больно. Снимай одежду. Быстро.
Она послушалась и легла на кровать.
— Вы снимете вашу одежку?
— Нет, — сказал он.
Он вошел в нее, и через несколько секунд все было кончено.
— Ладно, теперь уходи.
— И это все? Я хочу мои десять долларов.
— Дам тебе десять долларов, только уходи.
— Хорошо, сэр. Мене заново прийти?
— Нет, черт подери! Оденься и уходи.
— Сэр, я не хочу, чтобы вы серчали на мене. Не моя вина, что вы такой спешный. Но ведь это все равно, вы спешный или неспешный: может ведь быть ребеночек.
В его жизни это был единственный бесконтрольный порыв страсти, и возможные последствия напугали Бена так, как ничто и никогда его не пугало. Его не пугал шантаж: он знал, что шантаж горничной-негритянки не имеет никаких шансов на успех, — но в его прошлом опыте не было ни единого признака, предупреждавшего его о том, что он потенциальный насильник. Его прошлые отношения с женщинами ограничивались Шарлотт и проститутками с Арч-стрит, и если говорить начистоту, Шарлотт была куда более страстной, чем продажные женщины. Ему и в голову не приходило, что он способен попасть в беду из-за изнасилования. Однако он прекрасно сознавал, что если бы горничная не отдалась ему за деньги, он бы взял ее силой. Появилась реальная опасность, и теперь о своих отношениях с женщинами он уже думал со страхом. Таким образом, эта горничная оказалась последней женщиной, получившей семя Бена Чапина. Он держал это в тайне, но нередко испытывал соблазн поделиться этой тайной со своей женой.
Однако Бен не был уверен, что хочет ей отомстить. Он понимал, что Шарлотт ускоряет его старение и отравляет его последние годы. Но Бен был тонким человеком и сознавал, что его жена не в состоянии уловить истинную причину своего поведения, за которым крылся не только страх родить недоразвитого или мертвого ребенка, но и ее помешанность на сыне и его жизни. Бен был осведомлен о понятии преступного кровосмешения, но отсутствие акта кровосмешения не исключало возможности его желания независимо от того, насколько чудовищно нелепой эта идея могла показаться самой Шарлотт (и Бену, пока он не поверил в ее вероятность). По мере того как ненависть Бена становилась реальной и прочно в нем утверждалась, он все яснее и яснее понимал, что Шарлотт женщина ограниченная, если не сказать глупая, а его мальчик — существо красивое и умное, но лишенное теплоты. Джо не был холодным — холодные люди не способны на страсть, — но он был лишен теплоты. Порой ночами, лежа в постели и мучаясь бессонницей, однако боясь напиться из страха, что он может изнасиловать свою жену, Бен размышлял о том, что орудием его мести Шарлотт станет их сын — сын, лишенный теплоты. Он, Бен, вероятно, до этой мести не доживет, но месть эта скорее всего свершится. И когда Бен открыл для себя эту парадоксальную возможность того, что любимый сын причинит страдания своей любящей матери, он стал спать намного спокойнее.