— Хорошо, я именно этого и хочу.
— Нет, Гарри, я решила остаться. По крайней мере пока что.
— Почему?
— О… это мой дом, и они мои родители. В нашей семье и без меня несчастий хоть отбавляй. Если я уеду, кому от этого будет лучше? Мне их сейчас жалко. Они начинают понимать, что сделали что-то ужасное, но не знают, как им это поправить. И мне дома ничуть не хуже, чем в любом другом месте. А может, и лучше.
— Есть одна вещь, которую ты им не должна позволить. Ты не должна позволить им внушить тебе, что ты совершила ошибку. Ты, девочка, ошибок не совершала. Это они совершили ошибку. И такую ошибку, что они за нее будут наказаны.
Не успела Энн ответить, как послышался вой полицейской сирены и мгновенно возле левой дверцы машины возникла прикрытая широкополой шляпой физиономия.
— Неприятности? — спросил дорожный полицейский.
— Неприятности, но не вашего сорта, — ответил Гарри.
— Вы владелец этой машины?
— Я работаю на владельца.
— Регистрацию вашего хозяина и ваши права.
Гарри протянул ему и то и другое. Полицейский, не выпуская из рук документы, принялся его допрашивать.
— Вы что, считаете безопасным останавливаться прямо на шоссе?
— Ну, не знаю.
— Вы всегда останавливаетесь на шоссе, когда вам хочется поболтать с вашей подружкой? Я за вами наблюдаю уже минут десять.
— Мы здесь уже десять минут?
— Больше, чем десять минут. Я за вами наблюдаю десять минут.
— Мы не нарушили никаких законов.
— Нет, но если хотите остановиться, почему не съехать с главного шоссе? А вы, юная леди, кто такая? Горничная?
— Да, она горничная.
— Легкая добыча. Ну так что? Поедете, или как?
— Поеду, — сказал Гарри.
Полицейский сел на мотоцикл и снова подъехал к дверце машины.
— Бросай его, крошка. Он для тебя слишком стар.
Полицейский рассмеялся, бросил наглый взгляд через плечо, намеренно с силой нажал на газ, мотоцикл взревел, и блюститель порядка с ревом умчался прочь, радуясь, что на пути домой ему удалось немного поразвлечься.
Эдит Чапин не раз сожалела о том, что семейный врач появился в ее жизни так рано, и мало того что он мужчина, он еще и друг их семьи. Эдит не смущали взгляды и прикосновения доктора — она давно смирилась с его профессиональным беспристрастием, — и ничего нового о ней он уже узнать не мог. Однако у нее были тайны, которые она ему ни за что бы никогда не доверила. У Эдит не было наперсника, с которым она могла бы поделиться, в отличие от Энн, у которой был Гарри Джексон. У нее не было подруги, которой она могла бы доверить не просто какие-то интимные мелочи жизни, а сокровенную тайну. У Эдит были так называемые телесные тайны, функциональные секреты, которые в конечном счете даже и не были тайнами. Они, к примеру, не имели никакого отношения к вожделению. В разговоре с Джозефиной Лобэк или Роз Мак-Генри Эдит никогда не решалась назвать ни одного мужчину красивым. Она редко делилась хоть с кем-то своими тайными мыслями независимо от того, имели они отношение к потребностям и нуждам ее тела или нет. Даже с Джо она взяла на себя определенную роль, которую тщательно выбрала по своему усмотрению и в соответствии с его потребностями, и неуклонно ее придерживалась. Они с Джо могли предаться новым, не испытанным прежде восторгам страсти, но утром, после сна, они ни взглядом, ни словом не упоминали об этом ночном отклонении от обычных супружеских радостей. В разговоре с окружающими они называли друг друга «мой муж» и «моя жена» тоном, в котором звучало наивысшее одобрение их супружеских уз, но одновременно таилось и предупреждение слушателю не пытаться проникнуть в их глубь.