— Я тебя не понимаю. Ты сам себе задаешь вопрос, сам же на него отвечаешь и тут же себе противоречишь.
— Не обращай на меня внимания.
— Как же не обращать внимания, когда ты говоришь точно в бреду? Я надеюсь, он получит хорошего пинка под зад.
— Джо Чапин? Почему ты этого хочешь?
— Он-то мне абсолютно безразличен. А вот она…
— А что она?
— Да кто она такая, чтобы меня в упор не видеть, будто я ничтожество? Ты говорил сейчас о Генри Лобэке. А эта Эдит Стоукс — вот уж кто бесчувственная камбала.
— Нет, тут я не согласен.
— Могу поспорить.
— Да нет же, я с ней когда-то переспал, — сказал Уильямс.
— Ну да, переспал, когда я была королевой Англии. Не думаю, что она хоть на что-то способна. Ты знаешь, что я имею в виду.
— У нее двое детей, — сказал Уильямс.
— Это называется «забеременеть». Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.
— Ну, об этом судить нельзя, — сказал он. — Может, она как раз то, что Джо нужно.
— Тогда я о нем невысокого мнения. Я за него голосовать не буду. Из-за нее. Пусть не выпендривается.
— Могу поспорить на обед в хорошем ресторане, что у тебя не будет и шанса за него голосовать.
— А если будет, то я не стану, — сказала Лотти.
Уильямс снова заговорил сам с собой:
— Если бы я был приличным человеком, то пошел бы и поговорил с ним. Но разве я решусь? Ему этого явно хочется, а иначе дело не зашло бы так далеко. То, что он хочет выбросить на ветер двадцать пять тысяч, не моего ума дело. У него эти деньги есть.
— Я слышала, что больше миллиона, — сказала Лотти.
— А мне нужно думать о самом себе. Я его своим другом назвать не могу. Я у него дома ни разу не был.
— И не надейся, что пригласят. Могу поспорить, ты его дом и в глаза не видел. Ты когда-нибудь был на Северной Фредерик? Я пару лет жила в той части города. Я ходила в школу на Уильям-стрит. В четвертом и пятом классах. А может, в пятом и шестом. Я точно помню, что в пятом ходила на Уильямс. Пятый класс я помню. Наверное, потому, что это дважды пять. Мне тогда было десять. Но еще я туда ходила не то в четвертом, не то в шестом. Я знаю, что в пятом мне было десять. Это я помню. Но я не помню, была ли я там, когда мне было девять или когда мне было одиннадцать. Я так и не помню, мне исполнилось десять, когда я была уже в пятом или когда я была в четвертом, потому что занятия в школе начинаются в первый вторник после Дня труда. Католики раньше начинали в пятницу перед «Днем труда» или в пятницу после него. Перед ним. Точно, перед ним. Они всегда начинали раньше нас. Никогда не начинали вместе с нами. И у них были всякие выходные — религиозные праздники. А у нас была Учительская неделя. Нас всегда отпускали на Учительскую неделю, и как они на нас злились! А потом у них будет какой-нибудь День святой Девы Марии или что-то в этом роде, и их отпустят, а мы должны идти в школу. Так, у нас была Учительская неделя, это пять дней. Целая неделя. А у них были все эти религиозные дни, по крайней мере дней пять. Или даже больше. И мы спорили. Что лучше: целая Учительская неделя или по одному дню то там то сям. Что бы ты выбрал?