— Узнал. Ты дыши, дыши, не говори пока. Приезжали передачу передавать, немцев агитировать. Гранатами надо агитировать, вот что скажу, словом разве проймешь?
— Пронимает… иногда, — выдохнул Преловский.
— Ты молчи, дыши знай… Там-то не узнал. Одно только: раз немец под автоматом ведет, значит, свой. А когда догнал, мать честная!..
— Расстреливать… вел…
— Да уж ясно, не на обед в столовую. — И засмеялся, закашлялся простуженно. — Ты отдыхивайся, набирайся сил-то. Самое-то впереди.
— Вдвоем не страшно.
— Один пойдешь.
— А ты? — В него снова вползал страх, будто холод, снизу, с ног.
— У меня дело. Ты вот, нако вот. — Изогнулся, скинул вещмешок, порылся в нем, достал банку консервов и сухой искрошенный ломоть хлеба. Ударами ножа вскрыл банку, протянул Преловскому.
Голод пришел как-то странно, вдруг. То и не вспоминалось о еде вовсе, а то аж живот вскинулся к горлу. Преловский кромсал ножом упругую мясную тушенку, почти не жуя, глотал куски. И спохватился:
— А ты?
— Мне с пустым брюхом сподручнее. Ты вот что. — Он снова сунул руку в вещмешок, вынул истертую планшетку. — Возьмешь, доставишь. Кровь из носа, умри, а доставь. Тут, на карте, все указано. Скажешь: группа лейтенанта Симакова задание не выполнила. Хотя вот что: если услышишь взрыв…
— Какой взрыв?
— Поймешь, ни с чем не спутаешь. Если услышишь, значит, выполнено.
Преловский смотрел на него почти со страхом: чего хочет этот человек с такими большими, почти безумными глазами? Какие могут быть задания — в одиночку? Вернется — кто осудит? Даже и наградят: командира спас, политрука, его, Преловского. На коленях будет стоять перед начальником политотдела армии, а выпросит награду.
— Как тебя зовут?
— Иваном. А что?
— Как что? А фамилия?
— Ну, Козлов. Обыкновенная фамилия.
— Нам надо вместе. Как я один через фронт?
— Перейдешь. Главное — держись. Ракета засветит — гляди, замечай, погаснет — вперед. Чуть что — затаись, умри. Немец пройдет — не дыши, хоть на голову наступит.
— А ты куда? — почти жалобно выговорил Преловский.
— А я туда, — махнул он рукой на восток. — Я им зар-разам!..
Преловский протянул ему банку и недоеденный хлеб.
— Тебе тоже нужно.
Тот взял, ковырнул два раза ножом упругую, как резина, массу и вернул банку.
— В горло не лезет.
Помолчали. Один перекладывал в вещмешке бутылки, завернутые в мокрые запасные портянки, другой через силу выскребал банку — ему теперь тоже в горло не лезло, хоть брюхо и требовало — давай. Оба напряженно слушали, не начнется ли стрельба в той стороне, откуда они бежали, а значит, и погоня. Но было тихо: автоматную очередь немцы, похоже, приняли за свою — расстреливать же вел, — а невернувшегося солдата еще не хватились. Или же лес глушил звуки. Ветер однотонно шумел в ветвях, холодный, временами сеющий то дождем, то снежной крупой. За лесом, полого спускавшимся по склону, расстилалось хмарное пространство, дальше темнели горы, низкие тучи цеплялись за вершины, и казалось, что там, в лесных гривах, занимаются пожары.