— Больше добавить нечего, — прямо и твердо взглянул на следователя Лагус. — А что случилось?
— Ничего особенного. Преступление в целом раскрыто. Большая роль в его расследовании принадлежит вам, — медленно говорил Субботин, тщетно пытаясь разглядеть хотя бы следы угрызений совести в сидящем напротив человеке. — Вы нам очень помогли, — продолжил он, подумав про себя, что, не подбрось Лагус приемник, пришлось бы еще повозиться. Помощь явная. Только на суде не зачтется.
— Всегда готов, — не моргнув глазом, бодро, как на линейке в школе, воскликнул Лагус. — Но знаете, — вдруг с сожалением сказал он, — жалко и непонятно все это. Живешь в одной казарме с человеком, из одного котла ешь, а он…
Субботин не удивился бы, если бы из глаз Лагуса в этот момент потекли слезы. Артист!
— Да, действительно. Часто живешь бок о бок с человеком и не предполагаешь, каков он на самом деле. Чужая душа — потемки. Впрочем, при известном усилии их можно рассеять.
Лагус уловил в голосе следователя новые нотки, насторожился, но все так же угодливо закивал.
— Давайте поговорим немного на этические темы, — предложил Субботин. — Как вы к этому относитесь?
— Нормально.
— Знаете, сейчас слово «мораль» стали произносить немного с презрением. Моралист — это скучный человек, который лезет ко всем с несовременными истинами и требует от людей жить не так, как им нравится, а как по душе ему самому. Так?
— Так, — кивнул Лагус, непонимающе глядя на следователя.
— Все же я убежден, если понятие «мораль» очистить от всего наносного, от примесей ханжества, станет совершенно ясно, что она — мораль, основа нормального существования любого общества. Людей, которые соблюдают неукоснительно ее нормы, можно только уважать. Вы согласны со мной?
— Так точно! — воскликнул Лагус. Он уже предчувствовал недоброе, но держал себя в руках. — Подлецом быть выгодно, но неприлично.
«Понимает», — отметил про себя Субботин.
— А теперь скажите мне, как бы вы назвали человека, который совершил преступление и сделал все, чтобы к ответственности привлекли его товарища?
— Подлецом, — сдавленно произнес Лагус.
— Да, — согласился Субботин. — Это самокритично. Зачем Сережу-то было в это дело замешивать?
Лицо Лагуса перекосилось, румяные щеки побелели, кожа приобрела восковой оттенок.
— Можно бумагу? — дрожащим голосом произнес он. — Я эту, как ее там, явку с повинной, напишу…
Через три недели Субботин листал пухлое дело. Все расставлено на свои места. Подробно расписано все, начиная от того, кто где стоял во время кражи, и кончая тем, что думал. За это время осень окончательно вошла в свои права, подул промозглый ветер, зарядили противные дожди.