— Меня вполне устраивает мое тело, сестричка. Какими судьбами в наших краях?
— Я решила проведать тебя, но установленный тобой полог был так крепок… Пришлось искать обходные пути. К счастью, это существо… — она повела жгутиками в сторону распростертого у алтаря тела. — Это существо так жаждало пробить полог с этой стороны, что мне удалось проникнуть в его сознание и подчинить своей воле. Я показала ему, как пробить брешь в пологе и велела доставить тебя к этой бреши.
— Так вот к чему вся эта канитель…
Что ж, Приалаю оставалось только посочувствовать. Два божества в одной голове — у кого угодно мозг закипит. Стала понятной и явная непоследовательность в его действиях. Он путался в собственных мыслях, будучи не в состоянии отделить их от чужих.
— Так чего ты все-таки от меня хочешь?
— Забрать тебя домой. Твое заключение завершено, ты можешь вернуться к семье.
Я предпочел промолчать. Впрочем, она подобралась уже достаточно близко, чтобы жгутики касались моего лица и теперь, несомненно, читала меня, как открытую книгу.
— Несчастный, как ты покалечен. — Я ощутил, как бегут по коже мурашки, расслабляя мышцы, заставляя медленнее биться сердце. — Мы не хотели бросить тебя здесь.
— Но бросили, — пробормотал я, борясь с накатывающей слабостью. — Бросили умирать. Вы знали, что здесь мне не найти нового носителя, когда состарится прежний. Вы бежали от чумы, оставив умирать этот несчастный, изуродованный вами мир и меня вместе с ним.
У меня уже не осталось сил объяснять, как трудно было влезать в слабое человеческое тело, как хрустели кости и рвались мышцы всякий раз, когда я менял носителя. И прежде, чем я успевал привести новую оболочку в порядок, она старилась, дряхлела, приходила в негодность и все начиналось сызнова. Сколько раз я смотрел в небо, сколько раз выл на звезды от безысходности, понимая, что мне суждено умереть в этой пустыне. Так прошла первая тысяча лет. Отчаяние сменилось гневом, гнев — решимостью. Я наконец понял, что никто не будет спасать меня, и если есть выход из этого царства смерти, то искать его придется самому. Еще четыре тысячелетия я провел на этой планете, едва сводя концы с концами. Думаю, несмотря на все обиды, еще двести лет назад я бы прыгал от радости, увидев здесь Лилиум. Да что там! Я бы расцеловал ее в каждый жгутик! Но мои сородичи опоздали.
Оно поднялось, как и всегда, откуда-то из глубины сознания, но на этот раз я не стал противиться. Горячая волна прокатилась вверх от живота, по спине и плечам, охватывая шею и смыкаясь на груди, словно доспех. Распластанный на моей груди младенец-рукару, в которого Лилиум, видимо, собиралась меня переместить, испуганно пискнул, оказавшись внутри защитного кокона.