Надо вам сказать, что я не одессит, и в жизни своей всего два или три раза был в этом замечательном городе. Я не буду вам рассказывать о работе над самой ролью и над характером Аркадия Дзюбина. Я хочу в нескольких словах рассказать вам о том, как я овладевал вот этим специфическим южным жаргоном.
В Ташкенте я стал подыскивать одесситов… Я знал, что в городе есть госпиталь, в котором на излечении находятся большинство защитников Одессы и Севастополя. Познакомившись с главным врачом, я рассказал ему о цели моего посещения. Мы отправились в палаты, где профессор стал меня знакомить с солдатами и офицерами…
Выходя из одной палаты, я заметил на койке спящего человека, из-под одеяла которого виднелся явно матросский воротник. Я спросил у профессора, почему человек спит в матросской рубахе в то время, когда в госпитале все ходят в пижамах, халатах, белье…
Профессор улыбнулся, лукаво посмотрел на меня и сказал: «Так ведь это не простой человек, это — принципиальный человек. Когда ему было даже очень плохо, он нам тоже не давал с себя снимать этой рубахи, и единственное время, когда он бывает без нее, — это когда одну матросскую рубаху с него снимают, а другую надевают».
Я попросил разрешения познакомиться с этим принципиальным человеком. И когда его разбудили, он повернулся к нам, стал присматриваться со сна, несколько растерялся. Потом стал внимательно смотреть и… узнал меня по фильмам. А когда он меня поприветствовал, я понял, что дальше идти некуда, что это именно тот человек, которого я так долго искал.
Как он меня поприветствовал? Он сказал примерно так: «Приветствую тебя, золотце ты мое дорогое». Казалось бы, ничего особенного он не сказал, но слово «золотце» и буква «з» были так произнесены, как может произнести настоящий южанин. Мы познакомились с ним. Он был крайне удивлен, увидев меня в форме солдата. А надо вам сказать, что мы с Андреевым с первых дней съемок оделись в эту форму и в течение семи месяцев, пока не закончились съемки, эту форму не снимали…
Я посещал его ежедневно, слушал, как он разговаривает, и просиживал у него по два часа. Слушал, как он произносит мягко «шипящие». И вот так, как мы с вами иногда, желая запомнить мелодию, сидим и слушаем ее по нескольку раз и запоминаем, так и я иногда просил его по нескольку раз повторить ту или иную фразу и запоминал.
И конечно, после нашей первой встречи я исключил из обихода чистую русскую речь. Я стал ему подражать и дома, и в общественных местах, стал разговаривать так, как разговаривал мой новый друг.
Вначале у меня получалось очень плохо. Это был не южный говор, это был Бог знает какой говор. И в Ташкенте у меня произошел любопытный случай. Я захворал, мне нужно было посетить одного крупного хирурга, который сделал для меня исключение как для киноактера, хотя он меня и не знал. И вот когда я к нему пришел в одежде бойца и разговаривал на этом жаргоне, он поднял очки, посмотрел на меня, записал фамилию, потом несколько смущенно сказал: «Молодой человек, какова же все-таки ваша профессия?» Я ему ответил, что я киноактер. Он очень подозрительно посмотрел на меня, сказав, что очень любит кинематограф, но за войну, видимо, отстал. И когда я спросил у него: «Что вас смущает, профессор?» — он ответил: «Вы меня извините, молодой человек, но я не понимаю, как это вы с таким странным, я бы сказал, явно босяцким акцентом, выступаете у себя там, в кино?»