Князь и сам так растрогался, то ли от мерещившихся и ему перспектив, то ли от такого искреннего проявления дружеских и вместе с тем верноподданнических чувств, что, подняв Александра Николаевича с колен, заключил его в свои объятия и расцеловал в обе щеки.
Пришлось даже прибегнуть к исконно русскому успокоительному средству. Выпив по три рюмки наливки, принесенной дворецким, мужчины наконец уселись, уже на равных, в кресла и перешли к конкретному обсуждению «дела».
После пятой рюмки Салтыков решился сказать то, что у него уже давно было на уме.
— Александр Николаевич, любезный, только ведь это… На такой важной позиции, я имею в виду фрейлины, в девицах-то быть вроде как и не пристало… Надо бы Ольгу Александровну замуж выдать, да побыстрей!
Отец, пребывавший в радостной эйфории и от новости, и от наливки, спохватился:
— Так что же делать-то, девке-то ведь только что шестнадцать стукнуло… Да и потом, где ж я ей так быстро жениха достойного найду?..
— А ты не горюй, Александр Николаевич, ведь у тебя друзья есть, которые о тебе уже позаботились… Ты, главное, их потом не забудь, — опять без обиняков намекнул Зубову Салтыков. — Есть у меня на примете один очень подходящий кандидат… — Сияющий Салтыков поднялся с кресла.
Зубов затаил дыхание.
— Жеребцов, Александр Алексеевич, камергер и тайный советник. Старинная и достойная фамилия…
Глава шестая
Фавориты и фаворитки
1787 год. Гатчинский дворец. Санкт-Петербургская губерния
Взволнованный и слегка обескураженный, Александр Николаевич Зубов отправился к дочери, по дороге пытаясь облечь предложение Салтыкова «о высочайшей милости» в наиболее пристойную для девичьих ушей форму. Однако после недолгих раздумий он решил, что достаточно будет просто сказать дочери о ее назначении в ближайшее окружение будущей императрицы — что было действительно в высшей степени «высочайшей милостью», а уж со всем остальным предоставить ей возможность разобраться самой. Главное — объяснить и подготовить дочь к новости о скоропостижном замужестве.
Именно этот момент немного волновал отца. «А ну как упрется… — размышлял про себя Александр Николаевич. — Кто их, баб, разберет, сегодня одно, завтра другое на уме…»
По привычке отец вошел в комнату дочери без стука.
Ольга сидела перед зеркальным трюмо и при помощи трех девок примеряла новый, увитый гирляндами из живых цветов парик.
На Оле были одни батистовые панталоны и поверх рубахи из того же материала корсет. Нещадно сдавив талию, корсет не столько прикрывал, сколько вздымал ее грудь, как две только что взбитые пуховые подушки. Остатки поглощенной корсетом рубахи, совершенно случайно зацепившись за соски, ничего не скрывали, а лишь подчеркивали мраморную белизну великолепного бюста.