— Кто это были?
— Одного звали бесстрашный воин Саладдин,[23] а другого граф Джованни Пико Мирандолла.
— Я думал, ты назовёшь пророка Мохаммеда. Того, кого ты любил больше всех, и учил терпеливо, представившись ему несторианским старцем.
— Я любил их всех… По-человечески, как родитель. В этом-то и была моя ошибка. Ибо я пытался быть человеком. Поэтому я хочу, чтобы ты не повторял мою ошибку.
— Ты, правда, душил Мохаммеда, заставляя его читать?
— Я не собирался его убивать. Просто хотел припугнуть и заставить мыслить. Чтобы придушить кого-то нам необязательно применять физическую силу, достаточно взгляда. А зная, что у Мохаммеда больное сердце, напугать его не составило труда.
— Не слышал, чтобы у него было больное сердце, — Лука изобразил озабоченность.
— Когда мальчику было три года, он перегрелся на солнце и у него случился удар, сердце остановилось.
— А ты чудесным образом оказался рядом.
— Ну, это было вовсе не чудо. Я часто путешествовал по тем местам.
— По легенде архангелы Гавриил и Михаил вскрыли ему грудную клетку и очистили сердце.
— Нет, грудную клетку я ему не вскрывал, просто снова завёл его сердце электрическим ударом нашей силы. Я покажу потом. С тех пор сердце у него болело регулярно. Во время этих приступов он отключался от действительности и, как бы сегодня это назвали, подключался к информационному полю Вселенной.
— Как это?
— Так же как это делали в своё время Кейси и Тесла: один во сне, другой в забытьи.
— Но если он был таким чутким, зачем же ты его пытался напугать?
— Затем, что он не верил в собственные силы и способности. Он думал, что это обыкновенные видения, сны или бред. Я просто заставил его озвучить то, что он видит во время приступа.
— То есть он не в буквальном смысле читал написанное?
— Он видел всё это своим духом. Видел прошлое и будущее.
— Ты был его наставником?
— Я им гордился, как собственным сыном. Берёг до поры до времени, позволяя ему насладиться обычной земной жизнью, познать счастье, достаток, удовлетворение, уважение соседей и любовь женщины, чтобы сформировать правильный взгляд на мир и правильное отношение к окружающим людям. Чтобы в нём даже не закралась ожесточённость, обида или озлобленность, чтобы он оставался чистым и непорочным как можно дольше. Но и он познал потом разочарование в людях. И тем был несчастен. Увы. Это его и подкосило, украло в нём непосредственность и жизнерадостность.
— А он знал, кто ты на самом деле?
— Думаю, что нет. Он считал меня несторианским монахом и кудесником. И я его не разубеждал.
— И долго ты был кудесником для него?