— А где он, лес-то? — отозвался Овчух.— Ране лес общий был — руби где хошь и сколь хошь. А ноне все, что ближе,— князево, что подале — княжих милостников, огнищан да тиунов. Ни леса, ни бортей — знамена повсюду расставлены. Как жить-то?
— Трудно,— согласился Радко.
Много земель исходил на своем веку скоморох, и везде одно и то же: нет житья мужику, давят на него и князь, и бояре, и церковь, и монастыри. Да и то ладно бы, но ведь еще и усобица. Порядок был на Руси при Мономахе, князья сидели в своих вотчинах тихо. Разве только половцы нагрянут. Но до северных земель они не доходили... А нынче и русские князья что твои половецкие: жгут посады, людей в рабство продают — своих же мужиков.
Овчух жил в избе один как перст: ни жены, ни детей. Оттого, знать, и не прибрано, лавки покосились, потолки покрылись толстым слоем копоти. В окна, затянутые пожелтевшим бычьим пузырем, едва сочился скупой свет.
Одному Овчуху скучно — вот и радовался он любому заезжему человеку: как-никак живая душа.
— А два дни назад заходили к нам калики,— рассказывал он, старательно сметая с лавок присохшую грязь.— Много было божьих людей. Тоже жаловались. Тяжко, сказывали, жить стало в Суждале да во Владимире — не прокормиться подаянием. Церкви, слышь-ко, пограбили, попов побили, веру забывать стали. Разбой среди бела дня...
Перейдя на шепот, добавил:
— Князья, сказывают, тоже балуются. Людей в железа заковывают, бросают в порубы. Так ли это? Из Суждаля ты...
— Погоди, погоди,— остановил говядаря Радко.— Это про каких же ты таких калик баешь?
— Как про каких? — удивился Овчух.— Про тех самых...
— Из Суждаля?
— Оттудова...
— А про монастырь они тебе не сказывали?
— Сказывали про монастырь. Князь, говорили, татям грамоту дал. А чернецы не пустили. Много шуму наделали в Суждале.
— Они! — разом выдохнул Радко.
Удивился Овчух:
— Да что с тобой, скоморох? Аж с лица сошел... Нешто знакомые?
— Знакомые,— кивнул Радко.— Дорожки-то наши вот как переплелись. Скажи, Овчух, а не было ли среди них девицы?
— Как же, была девица. Станом стройна, лицом бела. Грустная такая. Я еще подумал: и с чего бы ей, красавице, путаться с каликами? Или добрые молодцы перевелись?..
Услышав это, приподнялся на лавке Маркел, вцепился острыми, как крючья, пальцами в локоть Радка. Оттолкнул его Радко. Маркел замычал, придвинулся к Карпуше, обнял мальчика и затих.
— Хорошую весть подал ты мне, Овчух,— сказал Радко говядарю.— Не калики это, а тати. И девку, про которую ты мне говорил, атаман ихний силой увел из Суждаля. Пымать их надо.