Вот и сидит Фефел на валу, думает свою нелегкую думу. Давно сидит. Уж и воротник стал поглядывать на него с подозрением.
Люди шли от площади, вспоминали скоморохов. Громче всех судачил монах — высокий, бородищей обросший, с малиновым носом, торчащим, как переспелая земляника,— тот самый Чурила, которого еще с вечера заприметил Никитка в избе.
У Чурилы взгляд острый, издали разглядел высохшего калику на валу.
— Откуда, старче?
До разговоров ли сейчас Фефелу? Голодные глаза калики подернуло пеленой. Хорошо спрашивать монаху — монастыри живут сытно: у монастырей свои угодья, и зверь в лесу, и борти с медом. А Фефелу до меду ли? Ему бы корочку какую пожевать.
— Издалече,— скрипнул Фефел и вдруг вытянул петушиную, в синих прожилках, шею: увидел — идет в темном сарафане девка, Давыдкина сестра, та, что в Заборье от князей утекла. Не ошибся Фефел — она. Идет с добрым молодцем, щеки румянцем горят...— Эй, воротник!
Мужик у ворот встрепенулся, суетливо схватил копье. Калика сорвался с вала, подскочил — откуда и сила взялась? — замахал, будто ветряк, длинными руками, закричал:
— Вора держи, вора!
Толпа на улице заволновалась, загудела, прихлынула к валу. Послышались угрозы:
— Князев послух!
— В ров его!..
Воротник юркнул в избу, прильнул изнутри к оконцу. Фефел попятился к частоколу, прижался лопатками к теплым кряжам. За кряжами стена круто сбегала вниз — там виднелись избы посада. Высоко!
Кто-то выхватил у него из рук шелепугу, кто-то замахнулся березиной. Ох-ох, много ли надо Фефелу?! Вот стукнут сейчас — люди хмельные,— а у него и домовина не припасена. Закопают в землю без покаянья и без вечного петья. А грехов-то у него, а грехо-ов!
Чурила, подоткнув полы рясы, схватил Фефела за руку:
— Бежим, старче!
Потянул за собой в узкий лаз под частоколом. В лазу было грязно и темно. У входа, откуда цедился свет, толпились мужики, заглядывали вниз, недобро посмеивались:
— Тута его не пымать, в заходе-то...
— Сбежал старичок облегчиться — порты отяжелели...
Чурила вывел калику на волю, спросил:
— Ты и впрямь послух?
— То небывальщина. Мужичка знакомого встретил...
— А почто воротника звал?
— Воротник мне братеник.
— Брешешь ты, заселшина,— сказал монах.— А за то тебе епитимья. Пойдешь со мной в Суждаль — грехи замаливать... И задорить не смей. То-то же.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
До Суздаля не рукой подать — верст сорок будет. А Фефел совсем ослаб, идти не может, кряхтит да охает, то за грудь, то за бок хватается. Как вышли за Серебряные ворота да свернули на прямую дорожку к Ополью, что левее Боголюбова — а боголюбовские церковки вот тебе, рядом видны! — монах остановился, сел на брошенного с краю дороги четырехликого деревянного идола, покачал головой.