— Весело поглядеть!
— У огонька погреться!..
Кого-то знакомого потащили с толпой, подхватили на руки.
— Никитка-а! — крикнул Левонтий, но и сам не ус лышал своего голоса. Никитку пронесли мимо, опустили за воротами.
Мужики дразнили пешцов:
— Ровно псы над чужой костью.
— Ан подавитесь.
Пешцы стояли молча, копьями держали толпу на расстоянии.
Постепенно площадь опустела. Люди двинулись зорить боярские усадьбы. Первый по пути — резной терем Трувора с высокими вежами и голубятнями. Мужики застучали кольями в наглухо закрытые ворота.
— Эй, хозяин, принимай гостей! Готовь пирогов, да поболе!..
— Аль гости не по нраву?!
За воротами брехали, захлебываясь злобой, псы, рвали железные цепи. Юркий мужичонка в белой рубахе, в продранных на заду портах вскарабкался на забор, по перекладине перескочил на крышу.
— Отворяй, Тишка! — подзадоривали снизу.
— А тамо псы...
— Отворяй, уды не оторвут! — смеялись мужики.
— А ежели оторвут, что баба скажет?
Ворота ухали, удары сыпались в полотна беспрерывно. Тишка, скользя лаптями по тесу, выбрался на конек, сел верхом, держась обеими руками за охлуп.
— Ишь, ровно коня оседлал,— говорили внизу.
— Отворяй, леший.
Тут Тишка перегнулся, будто увидел что-то во дворе, дернул головой да камнем — вниз. Свалился под ноги мужикам, мужики нагнулись, а у него в груди — оперенный конец стрелы.
Толпа взорвалась криками, разом навалилась на ворота. Полотна закачались, затрещали. В светелке под самой крышей распахнулось оконце, высунулось обросшее до глаз волосами, свирепое, нечеловечье лицо. Еще одна стрела исчезла в толпе, отозвавшись подраненным стоном. Ворота поддались, упали с петель, повисли наискосок. Многоголосая толпа втянулась во двор, растеклась по закуткам и одринам. Из раскрытых окон полетели шелковые и парчовые платья, золотая и серебряная утварь. Потные мужики тащили из кладовых мешки с зерном. Зерно сыпалось из дыр, устилало двор золотистым ковром. Здесь же, у медуш, нетерпеливые квасники откупоривали бочки с медом, пили, подставляя рты к упруго бьющей струе.
Из светелки стрелял по осаждавшим боярский прихвостень Кут. Был он мужик здоровый, отчаянный, но в светелке не очень-то помашешь тяжелым мечом. Его схватили, связали, вытолкали на крыльцо. Лицо у Кута синее, глаза страшные, выкатились из орбит.
— Куда тебе супротив нас! — торжествовали мужики.— Чем бы у боярина покорыстовался, а то ведь просто пес.
Тут же приспособили петлю на перекладине, всунули в нее Кута да и с крыльца — ногами вперед...