Мистер Пэйнсвик проглотил эти оскорбления, но сделал еще одну, последнюю попытку.
— Ваши сапоги, сэр! Как вы будете их снимать?
— Очень просто, — сказал мистер Бьюмарис. — Какой-нибудь слуга на постоялом дворе их с меня снимет.
Мистер Пэйнсвик застонал.
— Грязными руками, сэр! И я один только знаю, как трудно убрать грязный отпечаток с ваших сапог, сэр!
— Я велю, чтобы он надел перчатки, — пообещал мистер Бьюмарис. — Не упаковывай мои бриджи: я еду в клуб сегодня вечером. — И добавил, может быть, чтобы смягчить свою грубость: — Не жди меня, ложись, но разбуди меня завтра утром в пять!
Мистер Пэйнсвик ответил голосом, дрожащим от сдерживаемого чувства:
— Если, сэр, вы желаете обойтись без моих услуг во время путешествия, я, конечно, не смею критиковать вас, я также не смею показывать мои чувства, каковы бы они ни были. Но ничто не заставит меня, сэр, лечь в постель до того, как я уложу вас, сэр, или не уделить необходимого внимания вашему платью!
— Как хочешь, — сказал мистер Бьюмарис равнодушно. — Я не собираюсь мешать твоему намерению становиться ради меня мучеником!
Мистер Пэйнсвик ответил ему только взглядом, полным боли и упрека, потому что как он позже признался Брау, он боялся, что голос его выдаст. Он сказал Брау, что подумает, нужно ли ему оставаться в услужении у человека, который совершенно не разбирается в том, что должен делать хозяин, а что — слуга. Брау, прекрасно понимая, что ни за какие коврижки мистер Пэйнсвик не бросил бы мистера Бьюмариса, выразил ему в соответствующих случаю словах свое сочувствие и достал бутылку не самого лучшего портвейна из запасов мистера Бьюмариса. Лекарственные свойства портвейна, смешанного с джином в разумных пропорциях, возымели вскоре свое благотворное действие на душевную рану мистера Пэйнсвика и, заметив, что ничто так не приводит в норму, как стакан хорошего вина, он стал обсуждать вместе со своим закадычным другом и соперником все возможные причины, которые могли бы вызвать странное и неприличное поведение мистера Бьюмариса.
Мистер Бьюмарис, между тем, пообедав у Брукса, пошел по Сент-Джеймс-стрит до Райдер-стрит, где был расположен клуб, который посещали все сливки общества. Таким образом, когда поздним вечером Бертрам Тэллент вошел в игорный зал клуба, сопровождаемый своим покровителем лордом Айвенго, мистеру Бьюмарису представилась чудесная возможность оценить тот способ, которым молодой предприимчивый родственник мисс Тэллент предпочитал проводить время в Лондоне.
Два обстоятельства привели к тому, что Бертрам решил посетить клуб. Первым было известие о том, что несомненный победитель Бесстрашный-и-Славный не выиграл забег, вторым — появление среди счетов, валяющихся на туалетном столике, банкноты в двадцать фунтов. Бертрам в течение нескольких минут сидел, тупо уставившись на нее и даже не пытаясь понять, откуда она взялась. Он только что перенес ужасный удар, потому что убедил себя в том, что Бесстрашный-и-Славный обязательно выиграет, и не задумывался всерьез о том, как встретит своего кредитора в Таттерсале в понедельник, если лошадь проиграет. То, что теперь он вообще не сможет с ним встретиться, потрясло Бертрама, у него заболела голова от дурных предчувствий, и перед его глазами стояло видение тюрьмы, где он, без сомнения, проведет остаток своих дней, так как он не мог себе представить, чтобы его отец поступил как-нибудь иначе, чем вычеркнул бы имя своего беспутного сына из памяти и запретил бы всякое упоминание о нем среди домашних.