— Петя, знаешь, о чем я сейчас подумала? Ты меня полюбишь по-настоящему, когда уже будет поздно.
Козырин насторожился. В последние встречи Надежда все чаще ошарашивала его такими мыслями, сказанными вслух. Началось, кажется, с зимы, с памятного выезда к Макарьевской избушке. Да, точно, с того времени. Мысли эти тревожили Козырина. Он всерьез стал подумывать: уж не собирается ли Надежда оженить его на себе? Сам он об этом и не помышлял. Его прекрасно устраивало нынешнее положение, и менять его он не собирался.
— Хочешь, я скажу, о чем ты думаешь?
Надежда смотрела на него снизу вверх грустными, все знающими глазами. Козырин догадался, что она прочитала его мысли, и сердито мотнул головой.
— Ладно, я не буду говорить. Поедем домой, уже поздно.
— Да, действительно, у меня завтра тяжелый день.
— Волнуешься?
Козырин усмехнулся.
— Значит, время еще не настало.
— Какое время? — настороженно спросил Козырин.
— То, которое обязательно настанет. Ты же приговоренный, Петя. Неужели до сих пор не понял? Просто еще одна очередная отсрочка, а потом ее не будет.
Она тяжело — вздохнула и, по-прежнему глядя на него снизу вверх, печально добавила:
— И для меня тоже отсрочка.
30
Так уж совпало — в тот день поминали отца. Ровно пять лет, как он умер. Вот в такой же, рассказывала тетя Паша, теплый летний вечер.
Обещал приехать на поминки старший брат Николай, но не смог — снова отправили в командировку. Несколько дней назад от него пришло письмо со штампом далекого северного города, хорошо известного по газетам, — там добывали нефть, и там научный сотрудник Николай Агарин снова, наверное, ходил по высоким кабинетам, спорил и ругался до хрипоты, пытаясь доказать, отстоять простую и ясную, как голое колено, мысль: природа, если с ней обращаться по-варварски, такого отношения никогда не простит, и месть ее не восполнишь потом ни нефтью, ни деньгами. Андрей очень хорошо представлял, как все это говорит Николай, как он горячится и от волнения глотает окончания слов. Слушая его рассказы при редких встречах и читая его такие же редкие, письма, Андрей всегда завидовал уверенности старшего брата. Для Николая все было ясно и четко определено: никто, кроме него, не сделает главного дела, а главное дело, считал он, заключается в том, чтобы сохранить северную природу, на которую в последние годы обрушился мощный удар машин и людей.
Андрей подошел к комоду, взял распечатанный конверт со штампом далекого города, вытащил листки, исписанные торопливым почерком, и словно услышал напористый, взволнованный голос брата: «Отец перед смертью говорил, что надо жить по-людски, а жить по-людски сегодня — значит воевать. Воевать за свою веру и за дело, которое делаешь. Пойми, война полыхает повсюду, от нее никуда не спрячешься. Даже если залезешь в свою квартиру или в свою машину — не спрячешься. Будешь думать, что скрылся, а на самом деле — перебежал. Или сбежал. Разницы нет. Вот и решай — убегать тебе от „хозяев жизни“, как ты пишешь, или воевать с ними…»