— А про кулаки ты забудь. Красиво, конечно, в лоб врезать, веско, но только это не геройство нынче. Геройство нынче в другом.
Смертельно уставший за сегодняшний день, Андрей медленно брел домой. В сумерках, на лавочке у ворот, он увидел знакомую фигурку и будто споткнулся. Вера. Виновато опустив голову, остановился напротив. Ее тревожные глаза светились совсем рядом. В них была боль.
— Андрей, разве так можно? Я четыре часа тебя сижу жду. Рассказывай — что, как?
Андрей присел на лавочку и, вспомнив, что произошло сегодня в райкоме, снова задохнулся от злости. Словно и не был у Косихина, словно тот и не пытался его успокоить, угощая ухой и целый час старательно показывая свои дурацкие марки в аккуратных альбомах. Снова пресекался голос, будто Андрей опять кричал Савватееву и Рубанову: «Да не хочу я ни с кем разговаривать!»
Он не хотел, да и не пытался себя сдерживать.
— Андрюша, а ты ведь становишься злым. Сам не замечаешь. Злым и каким-то другим.
— Хватит, был добреньким.
Вера обхватила его голову, прижала к себе и стала слегка раскачиваться, как будто убаюкивала маленького ребенка И, раскачиваясь, неторопливо, как маленькому, говорила:
— Боюсь, что ты совсем обозлишься. Пиши лучше о хорошем, добрые должны писать о хорошем. Ты ведь любишь этих Самошкиных, вот и пиши про них, они тебя многому научат, а эти «хозяева» — только злости. Я боюсь за тебя, за себя боюсь. Отступись от них.
Сегодняшний день и особенно последние часы, пока сидела на лавочке, Вера прожила в ожидании беды. Она не смогла бы точно объяснить свои чувства, но верила только в одно — беда подходит, она уже близко. До сих пор во всем полагалась на Андрея, а теперь, страшась подходящей беды и замечая, как из доброго характера мужа чаще высовываются острые углы, — испугалась. Как птица, почуяв опасность возле своего гнезда, распускает крылья и мечется, так и Вера не находила себе места, понимая, что в безмятежную семейную жизнь, в которой она отыскала свое счастье, дуют тревожные ветры, совсем ей не нужные. Значит, надо остановить их. Только она одна может предостеречь и уберечь. Вера снова и снова внушала свою мысль Андрею, а он молчал. Не соглашаясь с ней, но и не возражая.
Вечером, после бюро, Рубанов зашел к Воронихину. Всегда спокойное и уверенное лицо его было сейчас хмурым и расстроенным. Он положил перед Воронихиным несколько убористо исписанных листков:
— Я не согласен с решением бюро. И считаю своим долгом поставить в известность обком партии. Тут сказано. А также буду просить, чтобы райпо проверили по линии ОБХСС.