Тарантул (Матвеев) - страница 10

– Здесь? – с удивлением спросил арестованный, и этого восклицания Ивану Васильевичу было достаточно, чтобы утвердиться в своем предположении.

– Нет, раньше. Перед войной, – уже уверенно сказал он.

– Откуда вы… Почему вы думаете, что я сидел в тюрьме?

– Да потому, что у меня есть некоторый опыт. Вы, вероятно, считаете себя единственным. Ошибаетесь. Вы не первый и не последний. Нацисты умеют использовать в своих интересах человеческие слабости.

Иван Васильевич говорил, не спуская глаз с лица арестованного. Складка на переносице Казанкова постепенно углублялась, он делал глубокие затяжки, а значит, слушал внимательно и думал.

– До войны у вас была растрата*, что ли? – спросил подполковник.

– Да. Было такое дело… Проворовался.

– Ну а кто виноват в том, что вы проворовались?

– Никто… Сам виноват.

– А если виноваты, то надо и отвечать… Вы пришли в эту комнату с намерением молчать. Думаю, что вы даже примирились со смертью. Так?

Арестованный поднял глаза и неожиданно спросил:

– Что я должен сделать, чтобы мне сохранили жизнь?

– Не будем торговаться, – строго сказал Иван Васильевич, – у вас два пути. Продолжать запираться и этим поставить себя в ряды самых презренных преступников.

Второй путь – правда.

Чистосердечным признанием и полной правдой вы искупите часть своей вины. Суд это примет во внимание.

– Хорошо. Я признаюсь! – твердо сказал арестованный. Он хлопнул себя по коленкам и встал, но тотчас же спохватился и, чтобы замаскировать невольный жест, попросил: – Разрешите еще закурить?

– Курите.

Дрожащими пальцами он взял папиросу и сломал две спички, пока закуривал. Иван Васильевич взглянул на часы.

– Хотите есть?

– Не до еды сейчас.

– Почему? Перерыв кончится, и будем продолжать допрос. Придется сидеть всю ночь.

– Ну ладно. Если можно, поем.

Иван Васильевич снял трубку телефона.

– Перерыв можно кончать. Стенографистку на место. Казанкову пришлите поесть.

Когда Бураков и стенографистка вернулись, Иван Васильевич сидел откинувшись на стуле, а пальцами постукивал по столу. Глаза его весело блестели. Бураков знал, что начальник обожает музыку и в минуты приподнятого настроения в голове у него всегда какая-нибудь мелодия.

Арестованный сидел сгорбившись, опустив голову на грудь, и даже не поднял ее при их приходе.

– При каких обстоятельствах освободили вас из тюрьмы и что вы делали при немцах, расскажете позднее, – начал Иван Васильевич, когда арестованный поел. – Сейчас меня интересует задача, с которой вы приехали в Ленинград.

– В Ленинград меня послали потому, что я здесь жил до войны, – сказал Казанков, глядя прямо в глаза следователя.