Ее веки снова отяжелели.
— Не хочу песенок, — жалобно сказала Селия, склонив голову на плечо няни. Потом посмотрела на мистера Верджила. — Мама не трусиха, — сердито бросила она.
— Конечно, не трусиха, — ласково отозвалась няня и протянула девочке игрушку. — Эту новую куклу дарит тебе мама.
— Леди Белл! — Селия прижала куклу к себе.
Держа девочку на руках, няня уселась в кресле-качалке и начала раскачиваться взад-вперед, взад-вперед.
— Какую песенку вы с Леди Белл хотите послушать, моя хорошая?
— Спой про «Уильяма Тейлора». Та дама в «Уильяме Тейлоре» не была трусихой и кое-кого застрелила.
— Вы слышите, мистер Верджил, — дрожащим голосом проговорила няня, — что хочет услышать девочка? Это ужасно!
— Она явно понимает больше, чем вы полагаете.
— Дорогая, откуда ты знаешь эту песню?
— Ее поет Минерва.
— Я не буду петь ее тебе, — сказала няня. — Я спою другую:
Дрема смежит твои глазки,
Ты во сне увидишь сказки.
Спи, хорошая, не плачь…
Селия резко ткнула няню в грудь. Ей нравилась эта колыбельная, но сегодня у нее не было желания ее слушать. Ей хотелось услышать песню о леди, у которой был пистолет и которая «застрелила любимого Уильяма, держащего за руку невесту». Капитан в этой песне сделал леди помощником на своем корабле, а она застрелила Уильяма. Значит, леди была храбрая, разве нет? И поскольку мама тоже кого-то застрелила, то и она храбрая.
«Но ведь она застрелила папу!» — пронеслось у нее в голове.
Этого не может быть. Мама не застрелила бы папу.
У Селии слипались глаза. Но ей не хотелось засыпать. Она должна объяснить, что мама не может быть «ее светлостью». Мама храбрая. И она скажет им об этом.
Потому что Селия тоже храбрая. Не трусиха… она никогда не трусит…
Илинг, 1825 год
Судебный следователь Джексон Пинтер вошел в библиотеку Холстед-Холла и застал там всего одного посетителя. Это его не удивило: он пришел рано, а среди Шарпов не было «жаворонков».
— Доброе утро, Мастерс, — сказал Джексон, поклонившись барристеру[1], который сидел за столом, занятый изучением бумаг. Джилл Мастерс был мужем самой старшей из сестер — леди Минервы. Или, как она предпочитала себя называть, миссис Мастерс.
— Пинтер! — воскликнул Мастерс, взглянув на молодого человека. — Рад видеть вас, старина. Как дела на Боу-стрит?
— У меня все в порядке. Я даже выкроил время прийти сюда.
— Я слышал от Шарпов, вы приступили к расследованию обстоятельств смерти их родителей.
— Убийства, — поправил Пинтер. — Теперь мы в этом уверены.
— Хорошо. Я забыл, но Минерва говорила, что из найденного там пистолета не стреляли. Жаль, что никто не обратил на это внимания девятнадцать лет назад, ведь тогда расследование можно было бы начать сразу. Это позволило бы избежать многих неприятностей.