— О, Ты, со всеми своими жизнями-памятями, знаешь, что все совсем иначе.
Лито обратил к ней тонущее в серой рясе лицо, пристально посмотрел на нее испытующим взглядом… припоминая. Из множества множеств внутри себя он способен создать собирательный образ, генетический намек на Хви, но до чего же этого намек далек и неточен по сравнению с живой плотью. Да, вот оно что. Прошлое становиться множеством глаз, смотрящих на нынешнее, но Хви — это само биение задыхающихся рыб жизни. Ее рот, изогнутый, как у древней гречанки, сотворен произносить дельфийские пророчество, но не по ней — пророческие напевы. Он вся целиком отдана жизни, распахнута как бутон, постепенно разворачивающий благоуханное цветение каждого лепестка.
— Почему Ты на меня так смотришь? — спросила она.
— Я упиваюсь твоей любовью.
— Любовь, да, — она улыбнулась. — Ты знаешь, раз уж нам нельзя слить в любви нашу плоть, нам надо слить в любви наши души, сольешься ли Ты со мной в такой любви, Лито?
Он был изумлен.
— Ты спрашиваешь о моей душе?
— Тебя ведь наверняка спрашивали и другие.
— Моя душа переваривает свой жизненный опыт, и ни чего более, — коротко ответил он.
— Разве я у Тебя спросила слишком о многом? — спросила она.
— Я думаю, ты просто не можешь спросить меня слишком о многом.
— Тогда, уповая на нашу любовь, я выскажу несогласие с Тобой. Мой дядя Молки рассказывал о Твоей душе.
Лито вдруг понял, что не способен ответить Хви. Она восприняла его молчание как приглашение продолжать.
— Он говорил, что Ты — величайший художник в анализе своей души, прежде всего.
— Но твой дядя Молки отрицал, что у него самого есть душа!
Она услышала резкость в его голосе, но это ее не отпугнуло.
— И все же, по-моему, он был прав. Ты — гений души, великолепный гений.
— При чем тут великолепие? Нужно лишь уметь тяжело и упорно тащиться сквозь долгий срок, — ответил он.
Они были уже далеко на длинном подъеме к вершине гряды, окружавшей Сарьер. Лито выпустил колеса тележки и отключил суспензоры.
Хви заговорила совсем тихо, голосом, еле различимым на фоне скрипа колес тележки и топота бегущих ног вокруг них.
— Могу я, во всяком случае, называть Тебя — любимым?
Он проговорил сквозь комок в горле — который был скорее памятью, чем физическим явлением, поскольку его горло не было уже полностью человеческим.
— Да.
— Я икшианка по рождению, любимый, — сказала она.
— Почему я не разделяю их механистический взгляд на наше мироздание? Ты ведь знаешь, как я смотрю на мир, мой возлюбленный Лито?
Он был способен ответить ей лишь взглядом.
— Я ощущаю сверхъестественное за каждым поворотом, — сказала она.