— Хочешь сказать, что решил завоевать меня, как только увидел? Ну или взять за себя, назови, как хочешь.
— Я назвал бы это «взять за себя», в таких вещах я старомоден, — сдержанно улыбнулся Ван, и Гвинет подумала, как очаровательна его улыбка. — Поначалу я ужасно испугался. Подумал, что ты уже замужем, причем несчастливо, отсюда такое равнодушие к стараниям Кортни.
Повисло молчание, но Гвинет не могла оставить подобную фразу без комментария и заставила себя произнести:
— И что ты подумал, когда узнал, что я не замужем?
— Что ты должна выйти за меня.
— Да, но я не об этом. Я имела в виду, что ты подумал насчет моего поведения.
— Не говори ни «да», ни «нет», Гвен, дорогая. Но я считаю, что какой-то негодяй заставил тебя влюбиться в него в те дни, когда ты была — как ты там выразилась? — простодушной и доверчивой, а потом жестоко обманул и бросил тебя.
Так вот что он думает! Как невинно, даже тривиально, по сравнению с жестокой реальностью! Будто со стороны она услышала свой неестественный голос:
— Что-то вроде того. Но все кончено, очень давно.
— И теперь он ничего не значит для тебя?
— Значит?! Да что ты, Ван! Я и думать о нем забыла! — с жаром воскликнула Гвинет.
— Надеюсь, это больше не ранит тебя, дорогая, — с необычайной нежностью заметил Ван.
— Ничто не ранит меня, когда ты рядом, — пролепетала она.
Из груди Вана вырвался тяжелый вздох, он остановил машину и обнял жену.
— Не думай об этом, Гвен. Забудь. Обещай мне — ради себя и ради меня.
— Обещаю, обещаю, — от всего сердца ответила Гвинет, и это оказалось более трогательным, чем клятва, произнесенная у алтаря.
Десять дней в Швейцарии пролетели как счастливый сон. Гвинет печально смотрела, как истекают последние минуты их идеального медового месяца, но уже в самолете она испытала неведомое ранее волнение и душевный трепет. Она возвращалась домой! И не в тот особняк, где она провела все свое детство и где даже в ее собственной комнате безошибочно угадывалась безупречная рука матери. Она ехала в свою собственную квартиру, выходившую окнами в парк. Сколько сил приложила она к тому, чтобы подобрать и продумать каждую мелочь! Ван полностью положился на нее в деле обстановки и устройства их быта. И вот теперь дом их был прекрасен и дорог сердцу. И когда горничная открыла им дверь, хладнокровная Гвинет не смогла сдержать счастливой улыбки и подумала: «Это мой дом, сердце моей новой чудесной жизни».
Сразу по приезде Ван снова попал в сети бесконечных деловых встреч и принялся разбирать накопившиеся за время отъезда дела. Гвинет почти не виделась с ним и даже начала грустить и подумывать, что так будет всегда. Но вот в конце недели, в середине дня, когда она уже по привычке села за стол в полном одиночестве, неожиданно появился Ван.