— Сейчас вы не готовы, поэтому я заеду снова. То есть, если вы не захотите вести разговоры о Браунинге. Или, может быть, вы хотите съездить покататься? Я приехал на коляске.
Элизабет, которая пристально рассматривала зелёный ковёр с коричневой дорожкой, образовавшейся от вздутия ворса, перевела взгляд на башмаки Джозефа, начищенные грязной ваксой — не чёрной, а переливающейся всеми цветами — от сине-зелёного до фиолетового. В сознании Элизабет, сосредоточившейся на его обуви, на мгновение появилась надежда на спасение. «Вакса старая, — подумала она. — Наверное, бутылка с ней долго стояла открытой. От этого в ней всегда появляются разводы. С чёрными чернилами происходит то же самое, если держать их открытыми. Думаю, он об этом не знает, а я ему не скажу. Если бы я сказала, у меня не осталось бы ничего сокровенного». То, что он не двигается с места, удивило её.
— Мы могли бы съездить к речке, — сказал Джозеф. — На речке хорошо, но ногами переходить её опасно. Видите ли, камни там скользкие. Ногами можем и не перейти. Но съездить туда можно.
Ему хотелось рассказать ей о том, как заскрипят колёса, с хрустом ломая опавшие листья; как при соприкосновении железа с камнем засверкают тут и там большие, острые, словно змеиное жало, синеватые искры. Он хотел рассказать о том, как темна бывает ночь, так темна, что голова соседа буквально тонет в ней. Он только не знал, как рассказать обо всём этом.
— Я буду рад, если вы поедете, — сказал он.
Сделав к ней короткий шаг, он сокрушил всю оборону, которую создал её разум.
Элизабет ощутила быстрый импульс, толкнувший её в омут беззаботного веселья. Она робко коснулась своей рукой его запястья, а потом провела пальцами по рукаву.
— Я поеду, — сказала она, прислушиваясь к своему голосу, который звучал на удивление тихо. — Думаю, мне понравится. Занятия утомляют. Мне надо выйти на воздух.
— Она сбегала наверх за накидкой, которая затрепетала от её дыхания, а на верхней ступеньке лестницы дважды, словно девочка, танцующая под майским деревом, осмотрела носки своих туфель.
«Ведь я же себя скомпрометирую, — подумала она. — Увидят, как мы катаемся вечером вдвоём, и подумают, что мы помолвлены». Джозеф стоял у нижней ступеньки лестницы и, ожидая её возвращения, смотрел наверх. Он чувствовал страстное желание открыть ей для внимательного изучения всего себя, чтобы она могла увидеть всё, скрытое в нём, даже то, о чём он сам не знал, что оно существует.
«Так будет правильно, — подумал он. — Тогда она узнает, что я за человек, а если она узнает, она станет частью меня».