Элизабет заглянула ему в глаза.
— В чём дело, дорогой? Что он имел в виду?
Он вскинул руки, а затем, опустив их, натянул поводья, и ещё раз подстегнул лошадей. Обода колёс лязгнули о камни.
— Понятия не имею, что здесь творится, — сказал Джозеф.
— Знал я, ночь будет скверной.
Теперь они были уже на равнине, и лошади было снизили скорость, но Джозеф принялся резкими ударами нахлёстывать их, и они перешли на торопливый бег. Повозка накренилась, на узкой дороге её шатало из стороны в сторону, так что Элизабет пришлось поджать ноги и кистями рук обхватить предплечья.
Теперь им уже были видны дома. На навозной куче стоял фонарь, и его свет отражался от свежепобеленных стен сарая. Окна двух домов были освещены, и когда повозка проезжала мимо них, Джозефу были видны в беспокойстве передвигающиеся там люди. Навстречу им вышел Томас и остановился возле фонаря. Он взял лошадей под уздцы и стал ладонями поглаживать их шеи. С лица его не сходила ухмылка.
— Быстро вы доехали, — сказал он.
Джозеф спрыгнул с повозки.
— Что здесь случилось? По дороге я встретил Хуанито.
Томас снял хомуты и принялся расстёгивать сбрую.
— Мы ведь знали, что когда-нибудь это случится. Мы как-то про это уже говорили.
Из темноты рядом с повозкой появилась Рама.
— Элизабет, я думаю, что вам лучше пройти со мной.
— Что случилось? — воскликнула Элизабет.
— Идите со мной, дорогая, я всё вам расскажу.
Элизабет вопросительно посмотрела на Джозефа.
— Да, ступай с ней, — сказал он. — Ступай с ней в дом.
Оглобля шлёпнулась на землю, и Томас освободил от упряжи потные лошадиные крупы.
— Я оставлю их здесь ненадолго, — словно извиняясь, сказал он и перебросил упряжь через изгородь загона для скота. — А сейчас пойдём со мной.
Джозеф, не отрываясь, смотрел на фонарь. Он поднял и развернул его.
— Это, конечно, Бенджи, — сказал он. — Он тяжело ранен?
— Он мёртв, — сказал Томас. — Он мёртв уже целых два часа.
Они вошли в домик Бенджи и через тёмную гостиную прошли в спальню, где горела лампа. Джозеф заглянул в искажённое мукой лицо Бенджи, замершее в момент наивысшего страдания. Из-под перекошенных судорогой губ виднелись зубы, разбитый нос покраснел. Два полудоллара, положенные на его глаза, тускло мерцали.
Джозеф медленно перевёл взгляд на окровавленный нож, лежащий на столе рядом с кроватью. Ему показалось, что он смотрит вниз откуда-то с большой высоты, и странное, всё подчиняющее себе спокойствие с неожиданным привкусом всезнания наполнило его.
— Это сделал Хуанито? — полуутвердительно спросил он.
Томас взял нож со стола и передал его брату. А когда Джозеф отказался взять его, положил нож обратно на стол.