— Хороша вода, сеньор. Индейцы пьют её, когда болеют. Они говорят, что она течёт из середины мира.
Рукавом он обтёр свои губы. Джозеф мог уже различать очертания его лица с узкими щёлками глаз.
— Что ты теперь будешь делать? — спросил Джозеф.
— То, что вы мне прикажете, сеньор.
Джозеф в сердцах воскликнул:
— Ты уже слишком много предлагаешь мне взять на себя. Делай, как хочешь!
— Но я хочу, чтобы вы убили меня, друг мой.
— Ты вернёшься на работу?
— Нет, — медленно ответил Хуанито. — Тут слишком близко могила человека, за которого не отомстили. Я не могу так поступить до тех пор, пока от него не останутся одни кости. Я уеду на время, сеньор. А когда останутся одни кости, я вернусь. Память о ноже исчезнет, когда исчезнет тело.
Внезапно на Джозефа нахлынула такая тоска, что, пытаясь превозмочь её, он почувствовал боль в груди.
— Куда же ты поедешь, Хуанито?
— Я знаю, куда. Я возьму с собой Уилли. Мы поедем вместе. Там, где лошади, мы не пропадём. Если я буду с Уилли и помогу ему отогнать те сны с уединённым местом и людьми, которые выползают из нор, чтобы схватить его, наказание не будет таким уж тяжёлым.
Внезапно он повернулся и исчез среди сосен, а его голос донёсся уже из-за стоявших стеной деревьев:
— Моя лошадь здесь, сеньор. Я вернусь, когда останутся одни кости.
Мгновением позже Джозеф услышал печальное позвякиванье стремян и топот копыт по сосновому игольнику.
Теперь небо просветлело, и в вышине, прямо посередине поляны, повисла часть сверкающего облака, но сама поляна, в центре которой мрачно возвышалась огромная скала, оставалась тёмно-серой.
Джозеф подошёл к скале и провёл рукой по густому шерстистому мху. «Из середины мира, — подумал он и вспомнил полюса электрической батареи. — Из сердца мира».
Нехотя повернувшись к скале спиной, он пошёл прочь, а когда, поехав верхом, спускался по косогору, сзади взошло солнце, и было видно, как оно вспыхивало в окнах стоящих внизу домов фермы. На жёлтой траве блестела роса. Склоны холмов, готовившихся встретить зиму, были пусты и голы. Небольшое стадо бычков, медленно повернув головы, провожало его взглядами.
Внутренняя уверенность Джозефа в том, что его природа и природа всего окружающего — одна и та же, росла, и он радовался всё больше.
Пустив коня рысью, он внезапно вспомнил, что Томас уехал в Нуэстра-Сеньора, и нет никого, кроме него самого, кто сделал бы гроб для брата. За время, пока конь набирал скорость, Джозеф попробовал представить, какой гроб понравился бы Бенджи, но вскоре, ничего не сумев придумать, перестал размышлять об этом.