Зима в тот год пришла рано. За три недели до дня Благодарения вершины прибрежных гор по вечерам стали краснеть, и колючий пронзительный ветер загулял по долине; по ночам завывая в углах построек, он срывал оконные шторы и вихрями, словно солдат в шотландском танце, кружил над дорогой столбы пыли и опавших листьев. Птицы сбивались в стаи и улетали к мерцающим облакам, а грустные голуби, посидев некоторое время на ограде, исчезали с наступлением ночи. Целыми днями стаи уток и гусей, выстроившись в клинья, двигались по небу на юг; в сумерках, отыскивая водную гладь, где можно было отдохнуть ночью, они оглашали окрестности усталыми криками. Как-то вечером в долине Богоматери ударил мороз, отчего замерзшие ивы пожелтели, а кизил сделался красным.
И на небе и на земле шла суетливая подготовка. Удесятеряя необходимые запасы в своих подземных кладовых, по полям сновали белки, в то время как их старшие сородичи из зияющих пастью нор пронзительными криками руководили уборкой. Коровы и лошади, утратив лоск, обрастали на зиму грубой щетиной, а собаки рыли неглубокие норы, в которых можно было укрыться от позёмки. Несмотря на такую активность, по всей долине, голубой дымкой повиснув над холмами, разлилась тоска. Шалфей стал тёмно-багровым. На дубах, с которых дождём осыпалась листва, кое-где ещё оставались отдельные листья. Каждую ночь в небе над морем полыхало пламя, в чёткий боевой порядок выстраивались тучи, которые сначала двигались, словно в атаку, а затем, готовясь к встрече зимы, отступали.
На ранчо Уэйнов тоже шла подготовка. Трава была скошена, и в сараях высились стога сена. Деревянными молотками выбив сучки, на пилораме резали дубовые стволы. Заведовал работами Джозеф, а браться трудились под его руководством. Томас поставил навес для инвентаря, смазал сошники плута и борону. Бартон осмотрел крыши, вычистил всю упряжь и сёдла. Общая дровяная кладка поднялась высотой с дом.
Дженни присутствовала при погребении своего мужа, которого похоронила в четверти мили от подножия холма. Бартон сколотил крест, а Томас соорудил вокруг могилы невысокую белую ограду с калиткой на железных петлях. На протяжении некоторого времени Дженни ежедневно приносила на могилу какую-нибудь зелень, но вскоре и она, сильно затосковав по родным и дому, уже редко вспоминала Бенджи. Она думала о танцах, о катании по снегу на санях и о том, что её родители совсем состарились. Чем больше она думала о них, тем сильнее ей хотелось увидеть их. Кроме того, теперь, когда она осталась без мужа, новое место жительства внушало ей страх. Поэтому настал день, когда Джозеф отвёз её, а остальные Уэйны проводили их взглядами. Все её пожитки вместе с часами Бенджи, ожерельем и свадебными фотографиями, были уложены в дорожную корзину. В Кинг-сити Джозеф постоял с Дженни на железнодорожной станции, и Дженни немного поплакала, отчасти из-за того, что она уезжает, но главным образом из-за того, что долгое путешествие на поезде пугало её. Она сказала: