Томас посмеялся над ним:
— Да не сделаешь ты так, чтобы он пошёл скорее! Ты же видишь шкалу. Будешь слишком нервничать — прогонишь дождь. — И добавил:
— Утром я собираюсь зарезать поросёнка.
— Я подвешу распорку на дубе возле моего дома, чтобы можно было повесить его там, — сказал Джозеф. — Ведь Рама будет делать колбасу?
Когда Элизабет проснулась, поросёнок пронзительно визжал, а Рама собирала в подойник льющуюся у него из горла кровь. Они не спешили, поэтому бока и окорока оказались в новой кирпичной коптильне незадолго до того, как начался дождь. Всё сделалось неподвижным. Юго-западный ветер, яростно дувший с океана, развернул тучи, они, раздвинувшись, опустились, скрыв вершины гор, и тяжёлые капли упали на землю. Дети, собравшись в доме Рамы, выглядывали в окно. Бартон возносил благодарственные молитвы, помогая делать это и своей жене, несмотря на то, что она себя плохо чувствовала. Томас ушёл в сарай и, усевшись на перекладину яслей, слушал, как дождь стучит по крышам. Кучи сена, согретого на склонах холмов летним солнцем, были ещё тёплыми. Лошади беспокойно переступали ногами; натягивая недоуздки, они пытались вдохнуть воздух, поступавший через маленькие выгребные оконца.
Когда начался дождь, Джозеф встал под дубом. Он помазал кору кровью поросёнка, тёмной и блестящей. Элизабет закричала ему с крыльца:
— Дождь пошёл! Ты намокнешь!
Он повернул к ней улыбающееся лицо.
— Я сухой! — крикнул он. — Хочу намокнуть!
Он смотрел, как с глухим шумом, поднимая невысокими столбиками пыль, падают первые крупные дождинки; как, подобно зёрнышкам перца, осыпаются на поверхность земли тёмные капли. Стена дождя стала густой, плотной, и свежий ветер, подкашивая, заваливал её. Резкий запах сырой пыли распространился вокруг, а потом началась первая настоящая гроза, очищающая воздух, барабанящая по крышам, срывающая с деревьев мокрые листья. Земля потемнела, по двору побежали ручейки. Джозеф стоял, высоко подняв голову, в то время, как дождь хлестал по его щекам и векам, вода стекала по бороде за ворот рубахи, а вся одежда тяжело висла на теле. Он долго стоял под дождём, чтобы убедиться, что гроза разошлась не на шутку.
Элизабет снова позвала его:
— Джозеф, ты простудишься!
— Никакой простуды, — сказал он. — Только здоровье.
— У тебя на голове скоро трава начнёт расти. Джозеф, иди, здесь тепло. Иди, переоденься.
Но он оставался под дождём, и только потоки воды, достигшие дуба, заставили его уйти.
— Хороший будет год, — сказал он. — Ручьи в каньоне разольются ещё до дня Благодарения.
Поставив мясо тушиться на кухонную плиту, Элизабет уселась в глубокое кожаное кресло. Когда он вошёл, она рассмеялась, почувствовав ту радость, которая сразу же разлилась вокруг.