Ребёнок лежал в колыбели, закутанный в распашонку, в которой мог бы уместиться дважды.
Когда роды закончились, Джозеф поднял Элизабет и посадил её себе на колени, а женщины в это время сняли испачканное покрывало и снова перестелили постель. Элис вынесла все тряпки и сожгла их в кухонной плите, а Рама, затянув насколько можно туго бандаж на бёдрах Элизабет, заколола его булавками.
После ухода женщин обессиленная Элизабет легла в чистую постель. Высвободив руку из-под одеяла, она протянула её Джозефу.
— Мне надо поспать, — слабым голосом произнесла она.
— Целый день прошёл, мне надо поспать.
Он стал один за другим гладить её пальцы.
— Хочешь, я принесу тебе ребёнка?
Её лоб прорезали усталые морщины недовольства.
— Пока не надо, — сказала она. — Я ещё не могу принять его из-за той сильной боли, которую он мне доставил. Подожди, пока я немного отдохну.
Вскоре после этого она заснула.
Ближе к вечеру Джозеф вышел из дома, чтобы заглянуть в сарай. Проходя мимо дерева, он украдкой взглянул на него. «Мы совершаем кругооборот, — сказал он себе, — и кругооборот происходит так болезненно». Он обнаружил, что сарай тщательно вычищен, а во всех стойлах полно свежей соломы. Томас сидел на своём обычном месте, на перекладине стойла Голубой. Он кротко кивнул Джозефу.
— Моей койотихе клещ забрался в ухо, — заметил он, — чёрт бы его побрал.
Джозеф вошёл в стойло и присел рядом с братом. Расставив кисти рук чашеобразно, он тяжело опёрся о них своим подбородком.
— Ну, как? — тихо спросил Томас.
Джозеф, не отрываясь, следил за тем, как полоска солнечного света, проникшего в сарай через трещину в стене, разрезает воздух. Мухи, подобно бороздящим околоземную атмосферу метеорам, сновали в ней.
— Мальчик, — сказал он бесстрастно. — Я сам перерезал пуповину. Рама рассказала мне, что надо делать. Я перерезал её ножницами и перевязал, а сверху натянул бандаж.
— Трудные были роды? — спросил Томас. — Я-то скрылся сюда, чтобы не броситься помогать.
— Да, трудные, а Рама сказала, что лёгкие. Господи, и как всякая мелочь сопротивляется жизни!
Томас вытянул соломинку из стоявшей рядом с ним кормушки и, оскалив зубы, стал покусывать её.
— Я никогда не видел, как рождаются дети у людей. Рама никогда не позволяла мне. А вот коровам я часто помогал, когда они не справлялись сами.
Джозеф устало слез с перекладины и подошёл к одному из окошек. Не оборачиваясь, он сказал:
— Жаркий был денёк. Воздух над холмами всё ещё дрожит.
Всё вокруг, словно расплавленное садящимся за холмы солнцем, меняло свои очертания.
— Томас, мы ведь никогда не были на этой прибрежной гряде. Давай съездим, когда будет время. Мне бы хотелось посмотреть оттуда на океан.