Никто не знает, каким невероятным усилием воли он заставил себя сдержаться и не высказать миссис Вандевилт, стоящей рядом с триумфальной улыбкой, все, что он думал по поводу ее затей.
Что ж, тогда он проявил воистину джентльменское терпение и теперь обязан выполнить последнюю часть сделки. Придется нести свой крест до конца.
На мгновение у него в голове мелькнула малодушная мысль не делать того, чего от него ждут, того, что он должен сделать.
Но пути назад не было.
Это было так очевидно, словно являлось еще одним пунктом брачного договора.
Согласно этому документу, в его полное распоряжение переходила колоссальная сумма, настолько огромная, что, отремонтировав замок, выплатив долги, повысив пенсии и вообще сделав все необходимое для спасения фамильной чести, он не потратит и десятой части приданого своей жены.
Своей жены!
Герцог по-прежнему с трудом мог вспомнить, как она выглядит, хотя только что сидел напротив нее и разговаривал с ней.
В памяти вставало лишь ее лицо, словно подернутое дымкой, и точно он знал только одно — она была напугана.
Она все время как бы слегка отворачивалась от него или наклоняла голову. Герцог видел в основном ее профиль и сейчас вновь подумал, что он совсем не такой, как ему представлялось.
Маленький аккуратный носик, мягко обрисованный подбородок, слегка изогнутые губы, которые все время подрагивали.
Но почему она боялась? И чего именно?
Он всегда считал, что американские девушки самоуверенны и независимы, что у них огромное самомнение и что они совсем не похожи на неловких англичанок, которых с рождения опекают и не выпускают из классной комнаты до первого выезда в свет.
Безусловно, он все-таки ошибался, считая, что Магнолия чего-то боится. Возможно, она дрожала потому, что немного простыла. С ее миллионами ей нечего бояться, кроме краха американской экономики — а он вряд ли когда-нибудь произойдет.
Погруженный в свои мысли, герцог стоял у окна, глядя на Гайд-парк, и даже не знал, сколько прошло времени.
Наконец он шумно вздохнул и, расправив плечи, словно солдат на параде, направился к двери, за которой был небольшой коридор, ведущий к спальне Магнолии.
Набрав в грудь побольше воздуха, герцог нажал на ручку сначала мягко, затем сильнее. Дверь не открывалась.
Он подумал, что, видимо, слуги по привычке заперли ее, поскольку при жизни отца эти комнаты были предназначены для гостей.
Герцог вернулся к себе и, пройдя через другой коридор, оказался непосредственно перед спальней своей супруги.
Нажимая на ручку, он думал о том, что первым делом следует извиниться за рассеянность прислуги, но в этот момент обнаружил, что и эта дверь не открывается.