— Аннабель? — снова окликнул он.
На этот раз я медленно подняла голову и моргнула, словно не понимая, где я и что здесь делаю.
Он озабоченно взглянул на меня, затем посмотрел по сторонам, словно опасаясь, будто кто-то решил сыграть с ним жестокую шутку. Смахнув дождевые капли со скамейки мне под ноги, он сел рядом.
Я снова опустила голову. Что ему сказать? Непростой вопрос — я могла совершить роковую ошибку…
— Вы… вы Эд?
— Верно, — ровным голосом ответил он. — Значит, помните.
Он наклонился ко мне и, пока я думала, что сказать дальше, слегка коснулся моей руки:
— Как у вас дела, Аннабель?
В ответ я лишь покачала головой — сперва медленно, потом быстрее, чувствуя прикосновение мокрых волос к щекам, и поморщилась. Я понятия не имела, сработала ли моя игра. И в то же время, пытаясь изобразить те чувства, что привлекли его ко мне в первый раз: одиночество, горе, растерянность, отчаяние, — я вдруг поняла, что на самом деле они никуда не делись.
— Вы говорили, что я могу уйти, — сказала я. — Вы говорили, что все исчезнет и все будет хорошо.
— Да, — ответил он. — Простите.
— Не сработало, — сказала я. — Я все еще здесь. Я все еще в аду.
Он убрал руку, и я испугалась, что, сама того не зная, сказала что-то не то, каким-то образом выдала себя. Маленький телефон вдруг показался мне липким и теплым кирпичом, и я плотнее запахнула мокрую кофту, чтобы Колин его не заметил.
— Помогите мне, — сказала я.
— Вы можете сами помочь себе, Аннабель, — ответил он.
— Как? — спросила я. — Скажите мне, что делать. Пожалуйста.
— Вы можете пойти домой, — сказал он, — и закрыть дверь…
Прежде чем он успел закончить, я покачала головой:
— Нет, меня опять найдут и отправят в больницу. За мной все время следят. Я просто хочу остаться одна, но мне не удается.
Я посмотрела на него, хотя и знала, что лучше не поднимать головы. Мне хотелось взглянуть на его лицо, понять, не подозревает ли он чего-нибудь. Дождь стекал по щекам, словно слезы, и я их не смахивала. Он, похоже, ничего не подозревал. Вид у него был скорбный, но взгляд оставался ясным.
Я думала, он скажет: «Ничем не могу помочь». Я представила, как он произносит эти слова, встает, садится в свою «фиесту» и уезжает. И тогда я звоню Сэму, мы, скорее всего, едем к нему домой, обсыхаем, и все хорошо. Мы ничего не потеряли бы — кроме шансов найти Одри.
Но он улыбнулся, встал и протянул мне руку, помогая подняться. Я вся закоченела, сидя под дождем, и моя неуклюжесть была совершенно естественной.
— Вы можете поехать со мной, — сказал он.
Я не улыбнулась в ответ, даже не подняла головы и зашагала следом за его ногами к автостоянке, размеренно и покорно. У его ног болталась парусиновая сумка, полная покупок. У меня заурчало в животе, и я пожалела, что не поела, прежде чем взяться за этот безумный план.