— Отлично, — сказала Мэри. — Только он меня все время дразнит. Стоит ему утром сесть за стол, как он первым делом спрашивает: «Письма есть? Получила письмо от Маркуса?»
— Скоро получим еще письмо, — сказала Бесс.
Она встала из-за стола.
— Пойдем, Мэри. Пора.
— Пойдем, — сказала Мэри и снова повернулась к миссис Маколей:
— Но, о правде говоря, мне до смерти надоело ходить в колледж. Ничем он от школы не отличается. Я уж большая, нечего мне всю жизнь ходить в школу. Сейчас не такое время. Честное слово, мне хотелось бы поискать работу.
— И мне тоже, — сказала Бесс.
— Глупости, — сказала миссис Маколей. — Вы еще дети, вам только семнадцать лет. Твой отец, Мэри, хорошо зарабатывает, да и твой брат, Бесс, тоже.
— Но это же просто несправедливо, миссис Маколей, — сказала Мэри. — Это же несправедливо — ходить в школу, когда Маркус в армии и все на свете грызутся друг с другом. Мне иногда так хочется быть мужчиной, я бы тогда пошла в армию вместе с Маркусом. Вот нам было бы весело!
— Ничего, Мэри, — сказала миссис Маколей. — Все пройдет. Не успеешь оглянуться, как все будет по-старому.
— Ну, будем надеяться, — сказала Мэри и отправилась в колледж со своей подружкой Бесс Маколей.
Гомер посмотрел им вслед. Минуту спустя он спросил:
— А как же будет с ней, мама?
— Ясное дело, — ответила миссис Маколей, — девочки хотят вырваться на волю и расправить крылышки.
— Дело не в том, что они хотят вырваться на волю и расправить крылышки. Я говорю о Мэри.
— Мэри милая, простая, совсем еще наивная девочка, — сказала миссис Маколей. — Она самая наивная девочка из всех, кого я знаю, и хорошо, что Маркус ее полюбил. Ему не найти другой такой милой девочки.
— Мама, — нетерпеливо сказал Гомер, — да я совсем не о том, неужели ты не понимаешь?
Он помолчал, а потом вдруг понял, что не стоит и пытаться выразить то, что его мучит: почему война причиняет столько горя людям, которые не имеют к ней никакого отношения.
— Ну ладно, увидимся вечером, когда я вернусь. Пока.
Миссис Маколей раздумывала над тем, что же он все-таки хотел ей сказать. Вдруг она увидела краешком глаза что-то совсем крошечное. Это был Улисс в ночной рубашке. Он смотрел на нее снизу вверх, словно зверюшка, которая взирает на всемогущее существо своей же породы с восторгом и упованием. Лицо его выражало глубочайшую серьезность и было полно удивительного обаяния. Улисс сказал:
— Почему он говорит: «Больше не плачь, больше не плачь»?
— Кто? — спросила миссис Маколей.
— Черный человек в поезде.
— Это такая песня, — сказала миссис Маколей.
Она взяла его за руку.