Некоторое время ехали молча.
— А как же дочка? — робко спросил Белухин, боясь вызвать новый взрыв начальственного гнева. — Обложка-то с ее именем…
— Разберемся, — буркнул капитан неприветливо, останавливая машину перед зданием универсама.
Когда они вошли в кабинет директора, Чеботарев поднялся из-за стола и, прихрамывая, пошел навстречу Морозу с протянутой для пожатия рукой. Белый халат распахнулся, и Белухин увидел на лацкане пиджака орденские планки в несколько рядов.
— Евгений Игоревич, дорогой, помогите. Ваш коллега такого страху на меня нагнал. Какая-то сумка, какие-то сто тысяч — ничего не понимаю. Вопиющая нелепица!.. Евгений Игоревич, ну, вы же меня знаете.
Мороз обеими руками стиснул руку директора.
— Успокойтесь, Василий Трифонович, мы вас ни в чем не подозреваем. А Колю Белухина простите — стажер. Молодой еще, неопытный, может и брякнул что лишнее — от чрезмерного усердия.
— Нет, я понимаю: какие-то основания у вас есть. Но поверьте моему честному слову…
Выждав, когда Чеботарев грузно опустился в кресло, Мороз уселся напротив.
— Я уверен, Василий Трифонович, со временем все выяснится. Но… но сейчас нам действительно очень нужно узнать, как попала обложка, надписанная вашей дочерью, в сумку с деньгами.
— То есть понятия не имею. Какое-то чудовищное стечение обстоятельств.
Директор нажал кнопку. Вскоре на столе появился расписной поднос с тремя чашками ароматно дымящегося кофе и тарелками, на которых соблазнительно алела нежирная ветчина и маслянисто поблескивала твердокопченая колбаса.
— Попробуем, Василий Трифонович, разобраться вместе. — Капитан вынул фотокопию бывшей обложки и положил на стол. — Посмотрите внимательно — вдруг что-нибудь вспомнится?
Директор поднес фотокопию к глазам.
— Могу с уверенностью сказать, что к школьным делам тетрадь отношения не имеет. Видите, вверху типографское «для…». В этом месте Иола обычно писала: для уроков по математике, химии, литературе… Здесь же ничего нет. Пейте кофе, юноша, а то остынет.
— И что это может означать? — заинтересовался Мороз, отправляя в рот второй бутерброд с ветчиной.
Чеботарев наморщил лоб, вспоминая.
— Сколько лет прошло… В шестом классе Иола неожиданно увлеклась поэзией. Декламировала Есенина, Маяковского, Цветаеву, исписывала их стихами целые тетради. Не исключено, что эта — одна из них.
— Любопытная мысль. Твое просвещенное мнение, Коля? — обратился Мороз к Белухину. Тот безучастно пожал плечами, от былой активности не осталось и следа. — Василий Трифонович, могла ваша дочь дать переписать стихи подруге?