— Да-а-а, — глубоко вздохнул и по-стариковски растянул Иван. Он лишь теперь, собрав в памяти все прежние слухи, сообразил что к чему. — Чужую беду руками разведу, а к своей ума не приложу — так сказывают? Видал я, твою мать надысь. Волосы у ей из-под платка белейши вот этого городского снегу сверкают… А так, ничего, бодрая еще баба.
— А тятя-то каков?
— Да такой же, как был. Ничего ему не делается… А ведь я тибе, Катя, годов шесть либо семь не видал. Как захворал, так и не видал с тех пор. Совсем ведь помирал я тогда. А ты молоденькой девчонкой была, помню. Теперь уж вон, как у матери, в волосах-то у тибе засеребрило… А признал сразу. Прям, как глянул, так и признал!..
— На Гимназическую не выезжай, Ваня. Тама вон, да поворота, я вылезу.
— Как велишь, так и сделаю.
Много мыслей промелькнуло в голове у Катерины за эти минуты. От счастливого лета, когда становали на покосе рядом с Рословыми, когда виделись с Василием каждый день, а сердце полнилось восторгами. И свадьба, и постылое житье у Палкиных с ненавистным Кузей в Бродовской, и побег — все промелькнуло вплоть до сегодняшней черной ямы, в какую ухнула от Ивановых слов. Но мысли не стоят на месте — неудержимо идут вперед. И, еще смутно заглянув в завтрашний день, она чутьем начала что-то нащупывать.
— Ваня, — спросила она, выбираясь из розвальней, — а завтра ты один приедешь?
— Один.
— В какое время?
— Дак ведь к вечеру велели, а день теперь с гулькин нос — назад потемну придется ехать.
— Не боишься потемну-то?
— А чего бояться?
— А помнишь, как отца твого волк гнал от города до хутора?
— Да у мине вон вилы есть с собой.
— Поедешь по этой же дороге?
— А другой тута и нету… Ай нет, погоди… От мельниц там по пустырю на Уфимскую попасть можно, да можно и по Московской питомник объехать…
— Нет, нет! Чего уж ты колесить там станешь. Лучше тута вот и проедешь к колесным рядам. Ладноть? И ни одной душе не сказывай обо мне!
— Да не боись ты, Катя, ни единого слова не скажу и поеду вот по этой дороге, — указал он на Гимназическую и тронул вожжой своего Карьку. — Прощай, Катя, не боись! — Хлестнул коня и поплотнее запахнулся зипуном.
Сани, поворачивая, раскатились на некованых полозьях, мелькнули призрачно в солнечном свете морозного дня и скрылись за углом дома. Недолго Катерине выжидать придется, пока скроется Иван Шлыков. Пошла тихонько, заплетая ногу за ногу. По дороге сновали подводы. Подгоняемые морозцем, по тротуарам спешили куда-то горожане. Но она уже никого не видела.
Едва успев заскочить в избушку, на ходу скинула пальто и валенки и, набросив на плечи пуховую шаль, упала вниз лицом на постель. Теперь она дала полную волю слезам, горькой рекою смывая последние несбыточные надежды.