Даже если ее облегчение и радость продлятся всего лишь краткий миг, ей хватит и этого. Достаточно, чтобы идти вперед. Вперед, к неизбежному и суровому решению, которое ей предстоит принять. Еще одно нелегкое дело, которое она должна сделать.
Но не сейчас. Сейчас она могла закрыть глаза и опуститься щекой в его большую уютную ладонь. Отдохнуть наконец.
Катриона почувствовала, как вторая рука гладит ее по щеке, ласкает лицо. А потом губы нежно коснулись ее губ. Только один раз. Сильные руки уверенно обняли ее, и все прочее исчезло. Он обнимал ее, снова и снова повторяя ее имя, и она купалась в его ласковой теплоте. Упивалась его уверенностью и силой. Обещанием страсти.
— Танвир. — Но с английским лицом, английской прической он больше не выглядел Танвиром Сингхом. Она потрогала его волосы, и Томас вновь закрыл глаза, будто ее прикосновение стало для него сладкой мукой. Выбритый и коротко стриженный, он казался уязвимым точно Самсон. Но Катриона отнюдь не была Далилой, которая желала укротить его и лишить силы. Она желала получить все, что было в нем: прирожденную властность сына графа, жизненную силу хитрого пенджабского савара и умение ее экзотического любовника. — Как странно и как трудно. Я даже не знаю, как вас называть.
— Томас. — Голос звучал хрипло, даже с надрывом, но тон был уверенный. Даже настаивающий. — Зови меня Томасом, прошу тебя.
— Томас. — Это имя казалось ей столь же чужим и необычным, как некогда Танвир.
Он закрыл глаза, как будто для того, чтобы не расплескать те чувства, что переполняли его, — собственную радость и благодарность.
— Еще, — прошептал он, придвигаясь ближе.
— Томас.
Будто заклинание, его имя сотворило свою невидимую волшебную работу. Он улыбнулся своей ослепительной белозубой улыбкой, которая казалась ей столь очаровательной, и, перебирая ее волосы, прошептал:
— Ты не чувствуешь, как долго я ждал, чтобы услышать, как ты произносишь мое имя?
Это она понимала. Понимала, что значит жить как чужак в собственной одежде, в собственной коже. Никогда не позволять себе роскоши быть самим собой.
— Томас. — Сейчас это было уже легко. Так легко и так чудесно принести ему этот небольшой дар собственного имени. Жалкое возмещение за перенесенные страдания, однако. Поэтому она сунула мокрый платок обратно в карман, обхватила ладонями дорогое лицо, знакомое и совсем чужое, и наклонилась к нему, предлагая себя.
Он медленно нагнулся к ней, с той же задумчивой нежностью, что и прежде, но, раз коснувшись губ, он принялся целовать ее с ненасытной уверенностью. Он завладел ее ртом жадными губами и властным языком, подавляя натиском, заставляя запрокинуть голову силой желания.