Что, если она его не выбирала? Что, если с самого начала была честолюбива, разыгрывая его, как карту, против мерзавца Беркстеда? Что, если никогда не собиралась к нему вернуться или сделать так, чтобы ее нашли?
Что, если она оттолкнула его и сказала «не прикасайтесь ко мне» всерьез?
— Томас? — снова подала голос его невестка. — У нас было более чем достаточно переживаний для одного дня. Оставим мисс Кейтс в покое.
Но Томас не планировал спокойного, вежливого или просто благопристойного ухода. Хватит с него благопристойности. И он, напротив, шагнул в комнату.
— Если не возражаешь, я хотел бы спокойно побеседовать с мисс Кейтс.
— Но я возражаю, — возмутилась Кассандра. — И мисс Кейтс ясно выразила свое несогласие. — Его на удивление упрямая невестка по-прежнему демонстрировала изумление его наглостью и твердокаменную стойкость собственной позиции, стоя напротив него так, будто могла удержать Томаса на месте силой своего утонченного презрения. — Уверена, ты достаточно вырос и тебе не требуются уроки манер — как именно джентльмену надлежит вести себя с молодой леди.
Но Томас сделал вид, что выговор невестки пролетел мимо его ушей.
— Кэт. — Он говорил так, словно они были одни, вкладывая в тихие слова годы своих пустых сожалений. — Я бы хотел поговорить с тобой. Пожалуйста. — Маленькая уступка вежливости. Он хотел показать, что будет вести себя пристойно, если уж не достойно.
Кэт смотрела упрямо и чуть ли не с вызовом, как будто предпочла бы делать что угодно, только не говорить с Томасом. Но возможно, она услышала мольбу и решимость в его голосе, потому что наконец грациозно склонила голову перед неизбежным.
— Хорошо, миледи. Я поговорю с мистером Джеллико.
— Что ж, хорошо. — Кассандра снова села, намереваясь сыграть роль заботливой компаньонки.
— Наедине. — Томас пытался говорить без воинственности в голосе, но это было почти невозможно. Он начинал терять терпение, и положение становилось просто опасным. Он хотел так или иначе решить дело с Кэт, и мысль о том, что он, возможно, потерпит поражение, начинала казаться ему невыносимой.
Что, черт возьми, станет он делать с самим собой, если не удастся ее вразумить? Если он не сможет убедить ее в своей любви? Эта мысль раздирала ему грудь.
— Разумеется, нет, — настаивала Кассандра. — Это будет неприлично, и я окажу плохую услугу и тебе, и ей, если оставлю вас одних. Обед может подождать.
Томас провел ладонью по бакенбардам, которые уже начинали покрывать его скулы, затем по коротко стриженным, по английской моде, волосам. Словно хотел напомнить себе об английской благовоспитанности и терпении. Напрасно! Да и положение требовало отнюдь не английской осторожности и сдержанности. Оно просто взывало к уловкам хитрого кочевника из Пенджаба!