Желтый, под цвет обоев, шнурок-сонетка проходил по стене за этой картиной. Снизу торчал лишь самый кончик. Он терялся в багетовых завитках рамы и со стороны был почти не заметен. Стрекалова растерянно оглядывала спальню, но найти его не могла.
Иван Дмитриевич еще раньше понял, что камердинер ни в чем не виноват. Ему-то зачем оттаскивать князя от изголовья? Пускай бы звонил сколько влезет.
Теперь можно было снять подозрение и со Стрекаловой.
«Бедная!» — подумал Иван Дмитриевич. Эту женщину выставляли отсюда рано утром, как гулящую девку, даже без завтрака, ведь если бы подавался завтрак в постель, она знала бы про этот шнурок. Князь нехотя вставал и в одном белье, позевывая провожал любовницу не далее, чем до дверей гостиной. Затем, напившись кофе, нежился в постели, разглядывая голых итальянок, сличал их прелести с теми, которые только что были под рукой: тут бы немного убрать, тут выгнуть покруче, а она одиноко шла по улице, дрожа от утреннего морозца, и ее же собственный бывший лакей с гнусной ухмылкой на роже смотрел из окна вслед.
— Знаете, — сказала Стрекалова, — Людвигу еще в юности было предсказано умереть в собственной постели. Цыганка ему нагадала. Убийцы никогда бы с ним не справились, если бы не это предсказание. Он вспомнил о нем, и оно лишило его сил.
— Возможно, гроб еще не отправили на железную дорогу. Поезжайте в посольство, проститесь, — предложил Иван Дмитриевич.
— В посольство? Никогда!
— Я вам в утешение одну историю расскажу… Прошлой весной у меня маменька из саней выпала, головой об лед. Не чаяли, что жива будет. Нет, поправилась. Тот свет повидала и назад пришла. Ну, я ее спрашиваю: «Как, маменька, страшно помирать?» А она мне: «Уж так сладко!» Будто, говорит, каждую мою жилочку в бархат оборачивали… Может, и у князя было вроде того?
Иван Дмитриевич вообще жалел женщин. Просто так, без всяких причин, лишь за то, что они — женщины, хотя обычно хотелось пожалеть маленьких, воздушных, не таких, как Стрекалова. Но сейчас это могучее литое тело казалось беспомощным и слабым. Угораздило же ее!
— У вас есть улики против убийцы князя? — спросил оп.
Она покачала головой.
— Увы!
— Ну-у, — протянул Иван Дмитриевич. — Тогда о чем разговор?
— Но ведь вы сыщик! — Она смотрела на него с каким-то вымученным кокетством, и в голосе ее звучали капризные нотки, словно речь шла о пустячном одолжении. — Уличите его!
— И что дальше?
— С этими уликами я дойду до государя. И обещаю не упоминать вашего имени.
Уличить шефа жандармов? Безумная затея. Однако Иван Дмитриевич начал колебаться.