Этой тяжелой ночью Воронцовой снились неприятные сны.
Ощущая разбитость во всем теле, головную боль и омерзительное отношение к подлой и несправедливой жизни, наутро Ирина притащилась на работу.
Каменецкий и Дроздов, естественно, с нетерпением уже ждали ее и набросились с упреками, почему она вечером не позвонила, не известила о своем благополучном возвращении в город. Дескать, мало ли что могло с ней произойти!
Ирина опустилась в кресло, отрешенно посмотрела на коллег, махнула рукой и тихо произнесла:
— Да бросьте вы, что со мной случиться может. Все худшее уже произошло — я точно знаю, кто преступница. Лучше бы мне этого не знать…
Мужчины удивленно переглянулись, и капитан воскликнул:
— Ну, Ирина Воронцова, ты даешь! Другой на твоем месте сиял бы от удовольствия и сверлил дырочки на погонах под новые звездочки, а на тебе лица нет. Сидишь, будто по тебе каток проехался!
— Вот-вот, капитан. Именно каток. И название ему — сволочизм нашей жизни, и ваш, мужиков, в частности.
Дроздов громко присвистнул, подошел к Ирине, слегка потряс ее за плечи:
— Очнись, красавица! Что случилось? Ты совсем не в себе, на нас зачем-то наезжаешь!
А Каменецкий начальственным тоном, с ноткой обиды даже за оскорбление своего пола прикрикнул:
— Кончай, Воронцова, сопли распускать! Докладывай все по порядку. Тут тебе не это… тьфу, а угрозыск!
— Пожалуйста, слушайте. Потом отвечу на ваши вопросы.
Ирина включила диктофонную запись разговора с Анжелой Лебедевой и, закурив, отвернулась к окну.
Через двадцать минут, когда закончилась пленка, в кабинете капитана Каменецкого висел тяжелый табачный дым.
— Ну и дела-а, — протяжно вздохнул Петя Дроздов. — Но я не понимаю, как она до убийств-то дошла?
Ирина по-прежнему смотрела в окно на чистое голубое небо. Сглотнув комок в горле, она сказала:
— А сейчас я вам нарисую более-менее реальную картину того, что произошло с Роксаной. Отвращение и ненависть к мужчинам, доходящие до патологии, шизофрении, навязчивая идея… Тут целая гамма, исследовать которую должны врачи-психологи и психиатры. Плюс к этому, я уверена, глубоко затаенная, загнанная внутрь души неутоленная любовь к этому Славику. Короче говоря, Роксана превратилась в гремучую смесь, ее прежняя личность оказалась разрушенной, вытесненной другой: безжалостной, больной, страшной. Во многом этому способствовал алкоголь, а окончательно добили девушку наркотики. Выпивка ее перестала удовлетворять. В это время она колола умирающей матери морфий. Попробовала как-то с похмелья сделать и себе укольчик — эйфория, мир заблестел яркими красками. Ей понравилось — и пошло-поехало. После смерти матери она полностью, очевидно, потеряла над собой контроль. Морфий кончился, нужно было добывать деньги. Роксане уже все равно, каким способом это делать. Покрутившись в среде опытных наркоманов, она узнала о «золотом уколе». Поскольку нужны были деньги, Моветян решила заняться проституцией и на всякий случай держала в сумочке шприц со смертельной жидкостью. Всадить его, в случае чего, опытной руке — одно мгновение. То же самое оружие, но бесшумное и гарантирующее немедленную смерть.