- И я ждала. Целый год ждала, пока ты, наконец, заметишь… дура, да?
Ваза разваливается на две половинки.
- Я делала все, чтобы понравится тебе, разве что в постель не забралась. Думала… честно, думала. Но побоялась, что ты меня прогонишь. Этого я бы точно не пережила.
Горло дерет, не то от ночных слез, не то от простуды. В доме часты сквозняки и, наверное, простудиться легко… конечно же, в этом дело. И горячее молоко спасет.
Горячее молоко и толика меда - хорошее лекарство от бед.
Задымленное пуховое одеяло, под ним Кэри спрячется от мира и от мужа.
- Всякий раз, стоило мне подойти чуть ближе, как ты находил предлог, чтобы отступить. Почему? Хотя теперь я понимаю, почему.
Слова в пустоту.
В мертвенную тишину, которую и дом опасается нарушить. Он следит за Кэри, с насмешкою ли, с презрением, с надеждой, цепляясь за нее, последнее имя на родовом гобелене.
Пыталась убежать?
Бежать больше некуда.
- Ты обвинял меня в том, чего я не делала… а стоило появиться ей, и ты ее простил.
- Нет.
- Я видела вас…
- Я помог ей спуститься и только.
Хорошее воспитание. Его растреклятое хорошее воспитание, от которого никуда не деться. Манеры. Вежливость.
- Знаешь, вчера я поняла, насколько смешно выгляжу, пытаясь угнаться за тобой… - ваза в руках рассыпалась, падала песком сквозь тиснутые пальцы, красно-белой трухой. - Не хочу больше. Не буду. Я хотела обратиться к Королю…
- Зачем?
- Чтобы признал наш брак недействительным…
Губа дернулась, обнажая клыки.
- Но потом подумала, что в этом нет нужды. Ты прав… мы будем жить, как принято. Каждый за себя. Я не стану мешать тебе. Ты не станешь мешать мне. Идеальный брак.
- И что ты собираешься делать? - низкий рокочущий голос.
Воротничок трещит, темный пиджак расходится по швам, пусть Брокк и пытается сдержать превращение.
- Для начала приведу дом в порядок…
Он спрашивал вовсе не о доме. И Кэри, не сводя взгляда - бледные глаза, воспаленные - отвечает.
- Найду кого-нибудь, кто не будет настолько ко мне безразличен.
Живое железо рвануло, выворачивая Брокка наизнанку, с хрустом разорвалась ткань.
Пес был… страшен.
И красив.
Он возвышался, вздыбив гриву из тонких четырехгранных игл, на которых повисли ошметки ткани. Тусклое зимнее солнце высеребрило чешую. Длинный хвост метался, и темные панели трещали, не выдерживая удара.
Кэри протянула руку, и пес шагнул.
Попытался.
Он покачнулся и взвыл, поджимая под брюхо короткую, изуродованную лапу. Металлические пальцы человеческой руки, нелепые в этом обличье, судорожно дернулись, точно пес пытался уцепиться за воздух. Он начал заваливаться набок, и все же устоял.