— Я компенсируюсь, — сказал он, чувствуя странное кружение в своем желчном протоке. Он повернул одно глазное яблоко назад в глазнице, в поисках адреналинового триггера. Он обнаружил, что не может его вызвать.
Она взяла его за руку, словно он был ребенком. Осторожно повела к ряду пластиковых кресел. На каждом был укреплен телевизор. Он обнаружил, что сидеть — большой облегчение. Словно издалека, к чему он не привык, он смотрел на себя самого, осевшего в узком кресле, и на маленькую женщину в черном, бросающую в прорезь монеты, запачканные прилипшими вонючими крошками.
— Я не чувствую своих ног, — сказал человек в черном.
— Ш-ш! — сказала она.
Потом к нему вернулось дыхание; казалось, он плывет надо всеми, но в действительности это за ним следила камера наблюдения высоко под потолком. Какие крошечные твари, подумал он. Оцепенелый человек внизу смотрит телевизор. Но округлая женщина в черном смотрела на него, показывая на потолок.
— Вызовите их, — сказала она. — Скажите им: Руки. Прочь. От. Земли.
Ярость вскипела в нем, когда она забрала портфель из беспомощных рук. Он обратился к ней Голосом Триумфа, однако не только не заполнил все пространство вокруг, как это было в других мирах, заставляя содрогаться чувствующих: слова пузырились с губ бледнеющего человека в черном, едва различимые в грохоте игорных автоматов, звона колеса Фортуны, аплодисментов аудитории Бербенка.
— Я — страж четвертого уровня! Мне 800 лет!
— Такой молодой? — спросила она.
— Ты — пылинка! — Брызги слюны запятнали экран. — Я проглатывал звездные системы! Я порождал пожары! — Человек говорил невнятно. Язык более не повиновался ему.
— Вы захватили все, — тихо сказала она, — и вы ничему не научились.
Она следила, глядя вниз, как человек включает коммуникатор, надавливая пальцем на левое глазное яблоко и прижимая ладонь к мерцающему экрану. Его сообщение было по необходимости кратким. Он совсем ничего не чувствовал ниже пояса.
Когда дело было сделано, он невнятно сказал:
— В месте, куда мы идем после смерти, я буду правителем.
Она с жалостью посмотрела на него:
— После смерти некуда идти. Ваши руководители лгали.
— Обряд, — прошептал он, — ты сказала — обряд…
— На ваших похоронах!
Монахиня-филиппинка подошла с охранником, от которого пахло ржаными сухариками. Маринованными огурцами. Укропом. Из Онтарио. Прошлой весной. После первого дождя.
— Это сердце, — объяснила филиппинка с каким-то смешным акцентом.
— Инсульт, — сказал охранник в свою рацию.
— Инсульт! — захихикал побелевший человек.
Вот так, подумал он.
Они склонились над его телом, повернувшись спинами к ней — ничем не пахнущей маленькой женщине, которая посмотрела на него и шаловливо помахала рукой. Потом вперевалку ушла с его портфелем. Весь его инвентарь. Все артефакты. Уголь из Алледжени. Ил из Миссисипи. Перо гагарки. Палец негра. Сорок семь типов волос. Коробочка цветных мелков. Зуб ребенка. Глаз зяблика. И многое другое, что невосполнимо.